Юрий Леляков - Небо в кратерах дюн [СИ]

В другой сказке — «месяц» с носом и губами сносил трубы ударом сапога…

В третьей сказке…

«…Погребальная песня.

Когда приходит с жизнью расставанье.

Человек откидывается на спинку кресла небытия.

Всё, чем мы жили, стягивается в точку конца.

Куда-то скачет арат мышления,

Больше ему не пасти ящеров мозга — извилин.

«Постой, арат, не спеши! — хотим мы крикнуть. —

Разве плохо было жизнью наслаждаться,

И тыкали вы при жизни нас ургами в мышление.

Чтобы не опухали головы наши,

И уходило оттуда лишнее тесто и лишняя вода!..»

…На переломе между какой-то жизнью и никакой смертью

Всё делается для умирающего послойно,

Все вещи скачут послойно одна за другую,

Всё меркнет во мраке, ярком мраке солнечной пыли,

И чёрная галька скачет с голубой ургой…

…И вот уже мир превращается в чёрный мрак шока,

И гаснет жёлтый огонь жизни в его черноте,

И никто не видит, как земля опускается в небо,

Как перемешивается страх с воротами мрака,

Как по лысой голове спектральной радугой,

спектральной радугой расходится шок!..

…По фиолетовым закатным барханам, с лёгким ветром.

Пробежала сиреневая полёвка заката.

Люди, собирайте опавшие ветви священных навдархов,

Бросьте в костёр дымящийся фосфор священный,

Чтобы давящий мрак вспыхнул надеждами новой жизни!..

…Бурный костёр догорел, ветер лёгкий пепел развеял.

Стань каплей голубого неба, душа колосирта,

И свети нам из чистой дали. Да прибудут её к нам араты!

Колосирты после смерти превращаются в ветер,

Вечный ветер Великой Зелёной пустыни.

Пусть дует он потише на тех, кто не прожил 200 оборотов…

Как по лысой голове спектральными пятнами расходится шок!..»

…Унъерт уже позавтракал с болезненным аппетитом, и теперь сидел в глубоком раздумье за «уже не улыбающимся столом», с которого убрали яства. Он занимался составлением «святого графика» для работы монастыря на неделю. После «святого кашля на широком поле новосёлов» и сбора яиц в родильный зал — на следующие дни высаживали навдархи, собирали топливо, копали колодец, а потом молились и чистили идолы богов от святой ржавчины, используемой как лекарство. Унъерта пугали припадки, во время которых он совершал псевдосвятые деяния, но он боялся потерять место настоятеля и расположение богов. И он внушил себе, что его болезнь — благодать. Хотя колосирты в те времена не очень-то умели лечить психические и другие тяжёлые заболевания… У него был м.-д. психоз на почве эпилепсии + шизофрения, соединённые в триединое заболевание, и всё это от долгих блужданий под палящими лучами Эяна, впотёмках тепловых галлюцинаций, неправильного образа жизни и слабого роста чешуйчатых волос на голове, которая у него была почти лысой, опять-таки от нездоровой жизни и плохой наследственности…

(Но это-то уж… Где сказано, или написано?)

…Колосирты уже умели делать светочувствительные материалы, электродвигатели, пружины, и в Крагиялте был кинотеатр. Там показывали фильмы из жизни богов, которые снимали сами монахи. Они же изображали богов, людей и животных. Кое-что надо было понимать условно: например, ящера в фильме «Сотворение мира» представлял на четвереньках монах, держа во рту макароны, как язык пресмыкающегося. Главного бога — Эяна — представлял сам Унъерт. Его лицо было выкрашено маслом плодов стелющегося дерева ханст, смешанным с серебряной пылью. Кобру для представления взяли ручную, и засунули в золотой жестяной шарообразный кувшин. Змея испугалась и не сразу сообразила, как выползти. Техническая сторона была на высоте… Кобра была серебряной вечерницей, но она очень рассердилась и юркнула в первую попавшуюся щель. «Эян» подсвечивали дуговым прожектором. Монах потянул за шёлковую нить, и шар стал как бы сам собой подниматься. Все монахи запели священный гимн «Жёлтый огонь». «Спутники» на таких же нитях спустили с чердака монастыря. Пол чердака был прогрызен полёвками. Какой-то монах громко пожаловался, что сейчас под ним провалится пол…

— Можете отойти от опасного места! Мы уже всё поняли! — крикнул Итрихе. (Этот оригинальный монах раздражал Унъерта, и в то же время очень ему нравился.) Наверху послышалась возня, и «планет» стало вдвое меньше…

…Всё это вспомнил Унъерт, закончив составлять график. Во время таких фильмов он с трудом сдерживал смех, чтобы не рассердить богов…

…В тот день показывали фильм про горы Ы’ехтан и города севера — Рингфере, Факрихте и Керехет. Это были уже съёмки с натуры. День выдался тихий, пыльный и ясный — обычный для середины осени. Досыхала последняя на территории монастыря лужа, похожая на неровную голубую жесть. Лучи Эяна так и пронизывали мозг… Уставший от жары Унъерт так и рухнул на своё место, забыв купить святой билет. Однако не на полуденный киносеанс пришло не так много людей, и случайно никто не заметил его и не поднял с места. Этого не заметил сам Унъерт…

…Когда закрыли войлочные двери и наступила темнота, он вдруг почувствовал абстрактно тяжёлое ощущение, не поддающееся описанию. Это было вроде абстрактно сладкого вкуса без сахара… Вдруг ему показалось, что он видит со стороны собственную голову. Она была яркой, как фарфор в полдень, и одновременно тёмной. Как сажа ночью. И мчащиеся чабаны взмахивали навдарховыми шестами, указывая ящерам путь, с другой стороны, на экране — и такой же нёсся по извилинам мозга, которые светились за ним и гасли… Вдруг извилины покрыли поверхность головы и замигали яркими радужными кольцами. Арат вышел через правый глаз, и поскакал вдаль. Его траектория зашла за экран, разделилась на слои, и слои траектории начали заходить за слои киноэкрана и удаляться, угасать. А кольца тоже угасали, и у Унъерта создалось впечатление, будто он летит внутри себя бесконечно долго, проваливаясь через всё новые кольца — и то ли падает вниз, то ли входит в невидимые шары, окаймлённые кольцами, используя всю их поверхность как дверь, и вдруг оказываясь внутри, а не снаружи… Вдруг с диким страхом он понял, что ещё за несколькими кольцами ничего нет! Там было небытие с иррациональными размерами, не чёрное и не серое, а не имеющее цвета… И всё оборвалось. Унъерт уже не чувствовал, как откинулся на спинку кресла. Он потерял сознание…

Очнулся он от холодной воды, которая лилась ему на голову и лицо. Часть воды он выпил. И ему стало лучше…

(Это… иная ветвь, что ли?)

…На следующий день, полежав в прохладной полутёмной келье, Унъерт пришёл в себя окончательно, и стал без страха рассказывать о своих ощущениях.