Юрий Леляков - Журавлиная ночь

(И уже перекликается — с историей Ромбова! И с той, второй, историей Лартаяу! С тем «орденоносцем»!)

— …А те, что нагромождают ужасы в газетах… — продолжал Кламонтов (там). — Что знают они, например, о случаях, когда в семье есть психически больной — вот как у меня сейчас? Но я-то им не родной, я усыновлённый, а он — родной! И этим всегда буду хуже его — из-за которого дома и не отдохнёшь, и ничем серьёзным не займёшься…

(«И это… моя альтернативная биография? Могло быть со мной? Но почему? И как же в той версии — моя настоящая семья?»)

«…И тут никакого отклика! — подумал он же (там). — Значит, и такого ты не переживал, Саттар! Однако…»

— …С чем угодно может возникнуть целая проблема, — продолжил он вслух. — Надо развести для чего-то какой-то раствор — сразу вопль: его хотят отравить! Включил телевизор, совеем тихо и днём — опять же: ему не дают спать! Просто сели обедать — и тут проблема: что, если в супе, съеденном неделю назад, был сварен таракан? То ли это бред преследования, то ли так называемый «бред особого значения»… Читал, наверно, о таком?

— Читал, — вновь лишь подтвердил одним словом Саттар.

— И вот такие это больные! Цели в жизни никакой, а готовы идти напролом, спасая себя от таких «опасностей»! Но он в семье — родной сын, а я — нет! — снова повторил Кламонтов. — И разве важно, каково «не родному» вот так жить, работать, учиться? Он — потомок рода… наследник семьи… а я — так… И вот тебе — настоящая, а не выдуманная моральная проблема! А про эти дворовые компании и их лидеров, про болельщиков, про самих спортсменов, каких переманивают из города в город, из клуба в клуб, а они ещё ставят условия… Всё это тоже читаю — и поверь, уже просто тошно! Я же действительно хочу приносить пользу стране… рассчитываю долго работать и много сделать… но что пишут о проблемах студентов и молодых учёных? Взятки при поступлении в вуз — и всё? О том, как стать студентом инвалиду — ни слова! И о самой учёбе — всё только с позиций здорового человека, который способен подрабатывать где и кем попало, и без вреда для себя выспится и в курятнике! Хотя, если уж идет в вуз ради стройотряда, не честнее ли — просто в строители? Но всё — только о тех, кому некуда девать силы, кто бесится от их избытка при недостатке ума, будто в этом — все проблемы молодёжи… А потом он выкричится на стадионе к такому-то возрасту, и дальше — всё, пустота! И сам его кумир годам к сорока спохватится, что физические качества уже не те, а другой профессии нет — но и пенсионный возраст ещё далёк, работать где-то надо! И начинается: великий запой, бегство на Запад, и тому подобное… А кто-то настроен реально… конструктивно… но у него всё трудно складывается… уже с самого начала складывается не так — и его не поймут! И он хочет не взять что-то от общества, а дать ему — и за это оправдывайся? Будто получить научную специальность — это какая-то позорная личная блажь! А не зависеть от психически больного дома, или шумно развлекающихся троечников в общежитии — такая уж сверхпривилегия? А чтобы в общежитии не было и постельных клопов — вовсе роскошь непозволительная…

(Да — почти повторил мысли Ромбова!)

— …А насчёт равенства, — продолжал он же (там). — Так кто, кому и в чём равен или не равен — если у некоторых людей, в связи с их состоянием здоровья, просто особые проблемы и потребности? А им ставят в пример — как кто-то в 42-м году в оккупации жил в землянке, или в 54-м на целине — в палатке! Хотя сейчас 83-й, а он на целину или на БАМ не собирался — он поступает в городской вуз, чтобы в городе и работать! Стать нейрофизиологом — а не зоологом или ботаником, где нужно крепкое здоровье для экспедиций… Так правильно ли попрекать его этим?

— Ладно, тебе, кажется, можно верить, — вдруг решился Саттар. — И, если уж ты заговорил про вузы, про учёных… Меня особенно беспокоит один слух… который до меня тут дошёл. Как будто один человек случайно сделал открытие, оказавшееся государственной тайной… или, вернее, переоткрыл что-то такое — а его за это расстреляли. Как, по-твоему — могло это быть?

— Но ведь психически больные — это не только те, кто совсем не контролируют себя, — начал объяснять Кламонтов. — Они иногда могут всё помнить и понимать, но… пропуская через призму своих бредовых идей… оценивая всё с их позиций… с точки зрения доминирующих у них эмоций и представлений… И особого чувства справедливости от них ожидать не приходится…

— Нет, но об этом, говорят, и в телепередаче было! Только сказали, что его — якобы за терроризм… И слышал я о нём не здесь… Нет, правда: а где же? — забеспокоился Саттар. — Не помню! Ещё в той, прежней больнице, что ли… И главное — это как бы и не на Западе, а у нас… А был бы возможен коммунизм в старом понимании — разве было бы такое? Он же не виноват, что случайно наткнулся на секреты военного значения…

— Ты уже говорил об этом «старом понимании», — вспомнил Кламонтов. — Да, были безответственные прогнозы… Или, видимо, некоторые решили так: нет надежды самим увидеть коммунистическое будущее — так к чему тратить силы на его строительство? Вот пока и не построили! Будто не понимают, что не упадет с неба, надо — самим…

— Всё равно надо, хотя бы для потомков, — не задумываясь, согласился Саттар. — Пусть и очень далёких… Но всё-таки: как же с тем человеком? Вдруг ты знаешь, или видел ту передачу? Его фамилия — Кламонтов…

— Как? — у Кламонтова, уже пытавшегося встать (от долгого сидения затекли ноги), подогнулись колени, и он рухнул на скамейку. — Откуда это? И… хоть какие-то подробности? Нет, не может быть…

— А… что? Всё-таки знаешь? — тоже испугался Саттар.

— Но это же… моя фамилия! Я — Хельмут Кламонтов! И в моей семье ни с кем ничего подобного не было! Откуда ты взял такое?..

(«Но как… семье? Если там — живу в чужой! Или нет… Откуда тогда фамилия?»

«Подожди, узнаем. Только спокойнее…», — ответил Мерционов.)

…— Не помню. Вот это да! — ответил поражённый Саттар (после перерыва в записи). — Но как же это… Не знаю, что и сказать! И… сам разговор меня утомил, — вдруг признался он. — Не забывай всё-таки, где я и кто я… Да, а… вместе с Вин Баргом ты ещё придёшь?

— Думаю, что приду. Вот хотя бы и понедельник. Но кто же мог… Подожди! — спохватился Кламонтов. — А это… тебе не человек по имени Моисей сказал такое? То есть он вообще-то Владимир Сергеевич, что ли — но иногда, в бреду, называет себя так…

— Точно! Где-то я встречал такого! Его и так, и так называли! А… кто он?

— Да я же потому и вылетел из того… прежнего университета! И здесь — только через год, с трудом восстановился! Снова на первый курс, но уже на заочное! Понимаешь, мы там ставили не совсем законный опыт с «молекулами памяти», а он увидел и донёс… Да ещё — будто мы собирались… тереть мышей на тёрке! Живых мышей, представляешь? А на самом деле: думали вырабатывать у планарий условный рефлекс, приготовлять из них гомогенат — и скармливать мышам, проверяя, проявятся ли у них те же рефлексы…