Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

Случилось так, что на подходе к Сухопутному мосту со стороны Тальи Олмейн впервые проявила ко мне жестокость.

Олмейн вообще была жестока по своей натуре. Я имел возможность убедиться в этом еще в Перрисе. И все же мы в течение многих месяцев странствовали вместе, держа путь из Перриса на восток, затем через горы и вдоль Тальи к мосту, и все это время она не показывала своих коготков. До этого места.

Поводом послужило то, что нас остановила группа захватчиков, ехавшая на север из Африка.

Их было около двух десятков, высоких и суровых, гордых тем, что они теперь хозяева покоренной Земли. Они ехали в сверкающей крытой колеснице собственного производства, длинной и узкой, с толстыми песочного цвета гусеницами и небольшими окнами. Мы увидели их машину издалека: поднимая облако пыли, она двигалась нам навстречу.

Это было жаркое время года. Само небо было цвета песка и затянуто слоями теплового излучения — ужасными, светящимися потоками энергии бирюзового и золотистого оттенков.

Нас возле дороги стояло человек пятьдесят, за нашими спинами была Талья, перед нами — континент Африк. Мы были разношерстной толпой: некоторые Пилигримы, такие как Олмейн и я, шедшие в священный город Джорслем, но была также пестрая компания бездомных мужчин и женщин, которые за неимением других целей бродяжничали с континента на континент. Я насчитал среди них пять бывших Наблюдателей, а также несколько Индексаторов, Стража, пару Коммуникантов, Писца и даже нескольких Перерожденцев. Мы сбились в кучу, по умолчанию уступая дорогу захватчикам.

Сухопутный мост не широк, и в любое время его пропускная способность невелика, однако обычно движение шло по нему в обе стороны. Но сегодня, поскольку захватчики были близко, мы боялись идти вперед и, испуганно сбившись в кучки, наблюдали приближение наших завоевателей.

Один из Перерожденцев отделился от себе подобных и шагнул ко мне. Для своей породы он был небольшого роста, но широк в плечах. Его кожа казалась слишком тугой для его тела. Глаза были большие, с зеленым ободком. Волосы росли густыми, но редкими, похожими на кочки клоками, зато нос был едва различим, отчего казалось, будто ноздри вырастали прямо из верхней губы. Несмотря на это, его внешность была менее гротескной, чем у большинства Перерожденцев. Его лицо было серьезным, но за этой внешней серьезностью угадывался намек на странную игривость.

— Как вы думаете, Пилигримы, мы застрянем здесь надолго? — спросил он едва слышным шепотом.

В прежние времена никто не осмелился бы заговорить с Пилигримом первым, тем более Перерожденец. Подобные обычаи для меня ничего не значили, но Олмейн, что-то прошипев, с видимым отвращением отпрянула от него.

— Мы будем ждать здесь, пока наши повелители не позволят нам пройти, — ответил я. — Есть ли у нас выбор?

— Нет, друг, нет.

Услышав слово «друг», Олмейн снова зашипела и сердито посмотрела на невысокого Перерожденца. Он повернулся к ней, и его гнев проявился в том, что под глянцевой кожей щек внезапно ярко вспыхнули шесть параллельных полос алого пигмента. Тем не менее он отвесил ей учтивый поклон.

— Разрешите представиться, — сказал он. — Я Бернальт, естественно без гильдии, уроженец Найруба в Глубоком Африке. Я не спрашиваю ваших имен, Пилигримы. Вы направляетесь в Джорслем?

— Да, — ответил я, когда Олмейн повернулась к нему спиной. — А ты? Домой в Найруб после странствий?

— Нет, — сказал Бернальт. — Я тоже иду в Джорслем.

Я моментально ощутил холод и враждебность. Моей первоначальной приветливой реакции на учтивое обаяние Перерожденца как не бывало. У меня однажды уже был спутник-Перерожденец, пусть даже, как потом оказалось, ненастоящий. Он тоже был сама учтивость, но я больше не хотел иметь дела с такими, как он.

— Могу я спросить, какое дело может быть у Перерожденца в Джорслеме? — довольно холодно поинтересовался я.

Он уловил ледяные нотки в моем голосе, и в его огромных глазах промелькнула печаль.

— Напоминаю, что нам тоже разрешено посещать священный город. Даже нам. Или вы боитесь, что Перерожденцы вновь захватят алтарь обновления, как то случилось тысячу лет назад, до того, как нас вышвырнули из гильдии? — Он хрипло рассмеялся. — Я никому не угрожаю, Пилигрим. Да, я отвратителен внешне, но я не опасен. Пусть Воля дарует тебе то, что ты ищешь, Пилигрим. — Он сделал жест уважения и вернулся к своим собратьям.

Олмейн в ярости обернулась ко мне:

— Почему ты разговариваешь с этими мерзкими существами?

— Этот человек подошел ко мне. Он просто был приветливым. Мы здесь все заодно, Олмейн, и…

— Человек. Человек! Ты называешь Перерожденца человеком?

— Они люди, Олмейн.

— Едва ли. Томис, я ненавижу этих монстров. У меня мурашки бегают по коже, когда я вижу их рядом. Будь на то моя воля, я бы изгнала их из нашего мира!

— Где же та безмятежная терпимость, которую должен развивать в себе Летописец?

Услышав в моем голосе насмешку, она вспыхнула еще большим гневом:

— Мы не обязаны любить Перерожденцев, Томис. Они одно из проклятий, наложенных на нашу планету: пародия на людей, враги истины и красоты. Я их презираю!

Она была не одинока в своей ненависти. Но у меня не было времени упрекать Олмейн за ее нетерпимость. Между тем машина захватчиков приближалась. Я надеялся, что, как только она проедет мимо, мы сможем возобновить наше путешествие. Однако машина захватчиков замедлила ход и остановилась, и несколько ее пассажиров вышли наружу. Они не спеша направились к нам, и их длинные руки болтались, как плети.

— Кто здесь старший? — спросил один из них. Никто не ответил, потому что мы все были независимы друг от друга.

Спустя мгновение захватчик нетерпеливо повторил:

— Нет старшего? Неужели нет старшего? Очень хорошо, тогда вы все, слушайте. Освободите дорогу. Идет большой конвой. Возвращайтесь в Палерм и подождите до завтра.

— Но мне нужно в Агюпт… — начал было Писец.

— Сухопутный мост сегодня закрыт, — сказал оккупант. — Возвращайтесь в Палерм.

Его голос был спокоен. Захватчики никогда не командуют, никогда не подчеркивают свою власть. Есть в них невозмутимость и уверенность тех, кому нет причин в них сомневаться.

Писец вздрогнул, его брыли качнулись, и он больше ничего не сказал.

Несколько других странников на обочине дороги, похоже, собрались выразить протест. Страж отвернулся и плюнул. Человек, который храбро носил на щеке знак разгромленной гильдии Защитников, сжал кулаки и буквально задыхался от ярости. Перерожденцы перешептывались друг с другом. Бернальт горько улыбнулся мне и пожал плечами.

Вернуться в Палерм? Потратить целый день на этой жаре? Ради чего? Ради чего?