Анна Кремпа - Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

От внезапного прояснения меня косит назад, приземляюсь на ту же помятую белую простыню, да смотрю на свои колени: всё такое маленькое и хрупкое. Даже не попадалось мысли, что это реинкарнация, это было точно не оно. В это хотелось верить, я к тому не готов, никогда не буду. Не оставят же силы вселенной меня вот в таком положении? Пальцы мягкой кожицей блестят на свету. Они очень холодные, сказал бы даже, я дрожу изнутри. Я чувствую, насколько испуган был малыш сидеть тут в одиночестве и темноте. Не зря же испуган: как давно он тут? Кто посмел так обратиться с ребёнком? На пареньке было множество ссадин, как видно, падал до меня он уже много раз. Половица подо мной поскрипывала, а сердце стучало бешено, как перед прыжком в неизвестность. Самое смешное, что я уже в неё прыгнул. Но как то вышло – полнейшая загадка. Это ли то, что мне хотел сказать тот путник, передавший дяде те загадочные вещи? Это ли они проделали, отделив мою душу от тела? Мама повторяла неоднократно, когда я был маленьким, что, если я сильно напугаюсь темноты, достаточно просто вспомнить, как неделим я с собственным телом. Она говорила, что при рождении ангел связал его с моей душой какой-то невидимой нитью, чтобы я оставался со своей семьёй, чтобы не потерять меня. Но кто-то оборвал эту нить – это произошло прямо сейчас. Мне становится только страшнее вспоминать это и предполагать такое. А что, если я в любой момент могу оказаться вне этого всего? Тогда мальчик снова будет собой, не так ли? Нельзя поселять в его крохотном сердце страх, в любом случае нельзя, я просто обязан помочь.

Поднимаясь вновь на свои маленькие, непослушные ноги, всё так же боком наблюдаю за блеском больших и несчастных синих глаз. Эгоизм так и просит растерянно забиться в угол, пожирая своей душой сердце ребёнка, которому не лучше моего. Вернусь ли я назад в своё обличие? Что сейчас с моим телом – я живой? Это ли и есть летаргический сон, это ли есть смерть? Вопросов слишком много, они заполоняли мою голову, а, значит, и голову малыша. Он слишком мал, чтобы думать о таком, как хорошо, что не поймёт меня.

Подбираясь к столу, на котором расположились те свечи, я всё пытаюсь выудить хоть слово, произнести мольбу о пощаде, о защите души и тела. Но это очень трудно. Столько мыслей, а язык не распознаёт мои команды, он только больше превращает весь гам в одно сплошное хныканье. Раньше я со стороны смеялся, ведь маленькие не знают столько слов, однако пытаются свои просьбы как-то связать. Раз никто не услышит – не буду пытаться. Не хочу привлекать сюда то, что навредило ребёнку. На столе был ключ, на самом краю, удавалось даже разглядеть фотографии, одиноко расставленные позади свеч. Две светловолосые женщины, на руках одной ребёнок, этот самый. Человек с грозным лицом, человек в чёрной кепке, русый мужчина в рабочей одежде – рыбак. Похоже, это был дом этих людей, я даже не знаю, почему говорю “был”, но ничем живым здесь не веет. Только замечаю, как непривычно тихо дышат лёгкие, как беззвучно и плавно опускается грудь. Маленькие вовсе не должны такими быть: в них кипит жизнь, любопытство, эмоции. Но я постараюсь быть тих и бездвижен – это мой план.

Ключ уже есть, я только что схватил его и развернулся в сторону выхода отсюда. Не собираюсь выставлять ребёнка в ночь – всего лишь, чтобы посмотреть адрес. Быстрее посмотреть адрес, ведь я не знаю, надолго ли я занял его место. Если я тут – где Стиви? Да. Думаю, ему пойдёт такое имя. Звучит как что-то маленькое, но смелое. Мы ведь же смелые, да, Стиви?

А что, если я просто подавил его сознание? Может быть, он думает, что делает это всё сам?.. Или, что делает на автомате, как очень уставший человек? И даже не подозревает, что есть вторая душа, моя. Это было бы самым разумным объяснением. Но что может быть разумно в происходящем? К тому же, я слишком глупо полагал, что смогу выйти – замочная скважина слишком высоко, значит, то злое существо ещё здесь, из дома никак не выбраться, всё закрыто. Кто оставил меня тут? Кто мог оставить ребёнка? Фотографии были старые, а малыш – ещё совсем на себя не похож. Это происходило примерно год назад. Рамки с тех пор стояли нетронутые, новых фотографий в нижних ящиках я не отыскал. Быть может, тех людей уже давно нет в живых?

Пока я разбирал дешёвую бижутерию в мягкой шкатулке, в руки попался счёт за электричество. Надо же, а ведь оказался прав – почти годовой давности, раннее лето того года. И адрес – улица Салютати 27, дом №4. Всё, хорошо, можно прятаться. Я не знаю, что наверху, что в остальных частях дома, но тут очень неуютно, очень сыро. Готов поклясться, что можно было слышать рычание сквозь серенаду скрипов оконных ставней.

Вот, хорошо, тут есть шкаф! Внутри, явно покусанные молью, висят одежды. Клетчатые платья, рабочие костюмы и пиджаки. Ничего маленького. Ни одного признака маленького. Как будто Стива никогда и не было. Одна лишь фотография дала мне понять, что его помнят. Помнили… Какое отношение я имею к этому мальчику? Это так неуютно, когда ты настолько мал, что приходится зарываться в душные кафтаны, прячась от неизвестного. Под ногами ещё что-то шуршало, какая-то плёнка, которой иные привыкли покрывать свои зимние одежды от порчи. Но она вся в ногах, что пошевелиться аж страшно – не найди его, чудище. Не найди меня, пока сплю. Ещё хуже, если это я умер. Предположения просто заполоняли сознание, но как объяснить такой неожиданный выбор тела? Ни этот мальчик, ни я не заслуживаем такого обращения, такой судьбы. Стараясь думать о доме, о друзьях, родителях, представлять лицо мамы, её нежные объятья, доброе отношение ко мне моей семьи… Стараясь думать о всём хорошем, что когда-либо было в моей жизни, я закрыл глаза, приобнял тоненькую майку на теле, пытаясь согреться одним лишь воображением. И с первой дрожью, как соприкосновение с чем-то холодным, тут же ощутил я мягкую ткань пледа неизвестного происхождения.

Глаза открывать страшно

Чья-то невесомая, но большая рука трогает мой лоб, зачёсывает каштановые волосы назад, приговаривая имя, которое я не так давно придумал, чтобы хоть как-то отзывать этого покинутого всеми ребёнка. Пахнет сырой землёй от его рук, я чувствую леденящую силу через пальцы. Придётся открыть глаза.

– Почему ты не хочешь видеть меня, Йован? – это был человек из моего безымянного сна. После того я совершенно ничего не видел, спал как убитый. Но если тогда он не внушал мне особой надежды, отчего-то удавалось испытывать доверие к этим словам. Когда кто-то хочет добра тебе, этого невозможно не заметить. Однако, не всегда то, чего хочет доверенный, способно воплощаться в жизнь. Так же, как и во сне, Орион пытался передать в моё сознание уверенность и спокойствие. У него это всё равно плохо получалось, но сердце совсем размякло, душа не соглашалась верить глазам, я зажмурил их и еле сдерживал слёзы этого слабого маленького ребёнка, видящего перед собой эфирное существо с перьями вместо волос. Всегда знал, что детская психика воспринимает всё куда ярче, но чтобы возникали галлюцинации на нервной почве… Кто бы мог подумать. По крайней мере, я решил поверить, что не брежу. – Это твоё первое астральное путешествие, а ты закрываешься от меня. Если бы в сознании у меня оставалась информация о личном прошлом, поделился бы сразу, кто я. Но… Ты же у нас на стороне добра, не так ли? Ты поможешь своему хранителю вспомнить? Единственное, что меня интересует последние пару человеческих лет – ты. Как тебе эта повестка, как тебе своё тело? Такое маленькое, не правда ли? Я старался отыскать самого несчастного ребёнка в вашем городе, нашёл только на окраине. Все дети у более-менее состоявшихся родителей, или опекунов. Одиночек почти нет, но их куда больше, чем хотелось бы думать. Неблагополучных семей пару сотен. Эта по всем параметрам на призовое место уйдёт, сколько же опыта перепало малышу, глянь! Мать его там, в гостиной лежала. Давно унесли, я во дворе подкопал немного, убедиться нужно было. Убийство. Но ты не бойся, все тут мертвы. Но псина наверху всё ещё, самый лучший урок по выживанию и защите от злого зверья, не находишь? Чем хуже обстоятельства, тем мы выше будем духовным уровнем. Конечно, если мы не злодеи, Йован, – это существо всё говорило и говорило, убаюкивая меня своими жалостливыми поглаживаниями-похлопываниями. Он держал меня за руку, даже не задавалось вопросов, как призраки способны на такое, потому что он не был призраком. Чем-то выше. Столько хотелось спросить, но, по большей части, я думал, что это обман. И говорит он то, что я хочу, либо ожидаю услышать. У меня такие маленькие руки, только обратил внимание. С непривычки, обхватываю его бледный указательный палец. Орион не должен быть плохим. Тут нет больше никого, кто бы пытался помочь мне. Ничего не остаётся. – Скоро снова сможешь говорить, он просто слишком мал, видишь же. Мозг подаёт сигналы, но они воспринимаются с трудом. А на меня не смотри, что тебя трогать могу, но сквозь тело все вещи всё равно просвечиваются. Для тебя стараюсь, рыжее перо. Украл энергии у зевак на улице, иначе не получилось бы. Путешествую долго слишком, очень опасно. Не усни только. – Пока он это говорил, тепло от соприкосновения всё закончилось, пальцы его тут же прошли сквозь меня. А Орион только смеялся над этим. – Всё, не могу больше прикасаться. Не странно, что ты разрешил мне быть рядом, Йован. Ты совсем не знаешь кто я, но какой выбор, когда… ты в чужом теле, да? Может, хочешь повеселиться? Выйти из шкафа, например, подняться наверх, к тому зверю? Будет неприятно, но это только поначалу, постепенно смерть начнёт восприниматься тобой с улыбкой, – а вот такие открытые заявления пробудили моё чутьё проснуться. Ещё бы я поступил так с ребёнком. Меняюсь в лице, отворачиваюсь. Прячусь за плед. Только что заметил, что у него очень приятный оттенок топлёного молока. – Ну, давай же, он бы всё равно умер и без тебя. Судьба у него такая. Я столько раз пытался менять их, но даже своюне смог. Единственное, чего достойны все – это смерть. Так прими же это в первый раз.