Анна Кремпа - Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

– Пожалуйста не… – и тут я закричал. Мне был подвластен животный рык, которым до этого приходилось воспользоваться лишь в магической практике и, когда на меня покусилась злобная пума. Ситуация напоминала именно последний случай, но даже ослабив хватку, Дирк всё равно не отпускает меня и дёргает за встроенный в конструкции рычаг. Это что-то вроде лифта на нижние этажи, те, которых десятки, а коридоров, готов был поклясться, тысячи. Как гигантская механическая рука, от решётки под ногами до самого основания этого помещения, тянется устройство, сделавшее подобные переходы меж этажами возможными. Пол сильно трясёт при первых секундах спуска, меня трясёт ещё сильней и не только из-за того, что гравитация играет злые шутки, а потому что у горла чужая рука, не душит, но не отпускает, его сердце обеспокоенно колотится, прижатое к моей спине. Дыхание плавное, держащее в успокоении. Но я всё равно очень зол, никто раньше не позволял себе со мной так обращаться. Никто не скручивал мне руки, никто не затыкал мне рот – они все боялись, что я отвечу. Я всегда буду сильней.

– Не мог ты выбраться! Я видел, как ты падаешь после удара о стол, видел, что на нём осталось сверкать. Невозможно человеку так легко играть со мной! Только отпусти, и я на клочки тебя разорву, кем бы ты там не являлся, мистер вежливый убийца!

– Я просто везунчик, с силой воина вашего старейшего племени. Такое интересное название ещё: Готтос… Ты представляешь, как гордо быть их приверженцем? Конечно да, ты ведь знаешь, что делать, когда я тебя отпущу. А может быть, только делаешь вид, Райан? – он опускает руки, а я оборачиваюсь тут же, чтобы дать знать о своём ответе на эти самоуверенные фразы простым ударом кулака. Но передумываю быстро, обнаружив, что удар о стол обошёлся ему здоровым глазом: быть может, эта отвратная улыбка, скрывающая оскаленные зубы, до сих пор оставалась на лице только потому, что он не знал, что у него выступила кровь? Хотя я сомневался, я ведь несколько раз ударял спереди, возможно, из-за того и произошло это кровоизлияние. Доставлять боль не в моих прихотях, никогда не любил, но сейчас просто до ужаса страшно за свою жизнь. Платформа, на которой мы стояли, останавливается на два этажа выше самого пола этого гигантского помещения. Смотрю назад, запечатлев длинный коридор, ведущий к закрытой, но более приветливой двери, чем были прежние. – Я не буду показывать тебе, будто не являюсь человеческим созданием, творящим неприемлемое и, порой, даже ужасное. В своих деяниях, с остальными, с собой. Но я всё-таки подготовил тебе сюрприз. И только в том случае, если тебе стало лучше, можешь пройти за эту дверь. – Дирк расстегнул верхние пуговицы белоснежного лабораторного халата, да достал маленькую блестящую вещицу из нагрудного кармашка жёлтой клетчатой рубашки, всё это время прятавшейся под официальным, серьёзным видом. – Вот ключ.

Забираю врученное с большим недоверием, сразу же отбегая и выпрыгивая на этаж, чтобы остаться стоять на более-менее твёрдой поверхности. А мужчины как след простыл, он с улыбкой переключает ещё что-то на панели и, опустив рычаг, с максимальной скоростью поднимается куда-то наверх. В надеждах, однако, скрипя сердцем, во мне лишь одна фраза не даёт покоя: “Пожалуйста, ключ, подойди к этому замку”. А вокруг, по длине коридора, было очень даже красиво. Живое растение вилось по стенам, неизвестно как выращенное в подобных условиях. Крыша была полукруглая, стеклянная, отлично отражающая искусственный свет, чтобы создавались блики на предметах, которые так восхитительно могут образовывать только лучи настоящего солнца. Это лишь дарило несладкое представление, что я могу больше огромное светило и не увидеть. По крайней мере, пока остаюсь здесь. Мне становилось хуже думать о подобном с каждым шагом. Сердце просто сжалось, будто чужим кулаком зажатое. А ещё я представлял, что делает сейчас Дирк и даже жалость проскочила на моём лице: он не причиняет мне вреда за всё, что я успел наделать. Он с разбитым взглядом принимает на себя все слова и все выходки, но, тем не менее, продолжает оставаться таким же пугающим и неординарным. Как если бы ему было что сказать мне, но решиться мешало что-то в душе. Интуиция, как и предчувствие будущего, они просто с ума меня сводят, скрипя в ушах призрачными голосами: “Всем людям нужна выгода. И он тоже что-то задумал”, а глаза видят обратное. Они видят несчастный взгляд за этими стёклами-обманками, видят одиночку, погружённого во внутреннюю боль и ненависть к самому себе. Если бы был я только немного старше, я бы присмотрелся лучше, что не лишило бы меня страха неожиданности. Нужно понять, что вся моя проблема заключена в неуверенности в себе. Я, в самом деле, не представляю, что буду делать, если обманусь, смогу ли противостоять злу, которое хочет поглотить меня за мои способности.

Остановившись посреди пути, я раскрываю ладонь, одарив неуверенным взглядом этот маленький ключ. От руки доносится слабый запах железа, внутри кипит кровь от соприкосновения с металлом, что в своих мыслях я всегда связывал с человеческим родом. Запах странный, даже он мне не вселяет доверия. Я вспоминаю, как долго восстанавливался, когда произошёл конфликт в парке с другими детьми, ещё очень давно. Вокруг столько крика и шума, под ногами шелестели листья, ломаясь под тяжестью моих смешных ковбойских сапог. Я в перчатках без пальцев, в джинсах на лямках, а сверху поддерживает тепло очень мягкая бежевая куртка. Я сбежал от Аарона, он вертел что-то в механизме машины, читая одновременно инструкцию по неполадкам, да надеясь, что мы в скором времени продолжим путь. Я тогда был уверенней в себе. Решение уйти из машины и поиграть с ребятами пришло очень быстро, как только обнаружил, что попечитель не поймает меня за этой хитростью. Даже оставил своего плюшевого морского ската, мне действительно очень хотелось с кем-нибудь подружиться. И вот, стою я перед небольшой аркой, краска на ней крошится, остаётся на пальцах от неосторожных прикосновений. Наверху, свесив ноги, удобно устроилась какая-то девочка. У неё были очень милые белоснежные косички, я даже захотел рассмотреть поближе её лицо, которое, как оказалось, усыпано на щеках и носе небольшими веснушками, как манной крупой. Залезть наверх, поднимаясь по этой лестнице-дуге, оказалось очень просто. Я схватился за поручни по бокам и почувствовал в себе дух настоящего альпиниста. Как хорошо. Ветер дул в лицо, мимо пролетали оранжевые, жёлтые, а то и красные листья с деревьев, отовсюду. Внизу пробегали дети, совсем маленькие и чуть старше меня. Стоял различимый, чёткий запах костра. Осенний парк продолжался лесом, за которым на высоте моего нахождения можно было видеть садящееся солнце. Мой первый закат… Рядом смеётся незнакомка, по виду ей было столько же лет. Сейчас я лишь задаюсь вопросом, почему так хорошо помню её ясное лицо, и зачем тогда поднялся познакомиться именно к ней, когда вокруг была целая толпа возможных друзей. “Ты боишься высоты? – совсем наивно спросила она меня, крутя пальцами крохотную пуговицу на своей оранжевой кофте. Я отрицательно покачал головой и лишь спросил, часто ли её приводят сюда поиграть. Она тоже покачала головой. – Мне не нравится, что тут так много всех. У меня столько братьев и сестёр дома, а теперь и здесь столько народу. Когда я отправлюсь в космос, буду чувствовать себя всегда хорошо. Слушай, а мы можем представить, что и сейчас летим. Тебя как зовут то? – ей почему-то понравилось моё имя и, пересчитав на пальцах количество букв, мне весело сообщили следующее. – У меня букв больше! Но настоящего имени не скажу, иначе не подружимся! Лучшая подруга мне прозвище придумала, так что для таких как ты – я Тоби”. “А у меня есть сестра. Приёмные родители не разрешают нам общаться, так что ты мой первый друг, Тоби”, – смущение чувствовалось очень приятным оттенком, я раньше не знал, что знакомства так приятно заводить. Когда тебе шесть. Мы болтали ногами над далёкой землёй, покрытой редкой зеленью, уже начинавшей желтеть. Всё так же дул ветер, гуляли чужие голоса в ушах. А белоснежные косички подпрыгивали вместе с хохочущей девчушкой, рассказывающей мне какую-то удивительную и очень смешную историю, приключившеюся с ней в этом парке. Но я не запомнил, потому что в тот момент, ненароком задумавшись, решил дёрнуть Тоби за волосы. – “Ты чего?”. “Мне стало интересно, что ты…”, – ответить мне не дало одно неловкое обстоятельство. Разозлившись с того, что я её не слушал, девочка не оказалась приветлива с ответом, оскорбив меня, назвав дураком. Она спросила, не будет ли мне тогда интересней внизу и пихнула в плечо, в отместку. Доска, являющаяся для меня всё это время сидушкой, наверху этой арки, странно и неодобрительно скрипнула подо мной, руки и ноги внезапно почувствовали такую свободу, что не могли ничего предельно спасительного сотворить против гравитации. Я медленно покатился назад, сотрясая конечностями воздух от шока и непонимания происходящего. Тоби смотрела на это, поначалу даже не поняв, что происходит. А я так и не успел схватиться за перекладину, являвшейся одним из моих последних шансов остаться в безопасности. Тоби, конечно, кинулась следом, но было уже совсем поздно и её детские причитания обратились только тем, что пришлось закрыть ладонями глаза. Притворившись, что это вроде не она спровоцировала таковую опасность и, что ничего не произошло. А я помню это ощущение, дикий страх свободного полёта. Нет, я не боюсь высоты, но это не значит, что неосознанно у меня не может начаться приступ паники от таких воспоминаний. Когда между рёбер будто проходит воздух, а потом не ощущаешь ни спины, ни головы, только боль тупой вспышкой и сознание закатывает глаза, проследив за одиноким мячом, проскочившим мимо головы. Я так и не повстречался больше с той девочкой, но этот момент постоянно напоминает мне, что где-то Тоби до сих пор мучает себя этими мыслями. Она так и не узнала, что со мной ничего ужасного не произошло. Я просто впервые осознал, что даже болею не так как остальные, что мои кости крепче и чтоб сломать их не хватит такой жалкой силы падения. Лишь через столько лет до меня доходит, кто, скрипя сердцем, вылечил меня тогда, наложил повязки, вколол нужные, эти свои, волшебные препараты. Я не причинял боль нарочно, а подсознательно хотел, чтобы он прочувствовал всё то, что прошёл я, оставшись один. Но сейчас уже доходило, кому действительно было тяжело это расставание.