Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 11

- Эх, ты! Это что такое? Это ты сам сделал?

- На фабрике. Это вощина, пчелы на ней будут соты строить. - Тимаев рассеян. Он много раз обегает глазами Весь перрон, потом с досадой говорит: - Ну, что же вы стали? Дожидаетесь, пока там пчелы подохнут в ведре?

Ребята расхватали крышки, ящики, планки и пошли со станции. Тимаев, нахмурив брови, зашагал сзади всех. У моста через реку он отдал Мише вощину, а сам выбрал из связки четыре планки:

- Идите, я сейчас прибегу.

Всю дорогу до пчельника он также хмурился, покачивал головой, изредка бормотал что-то неодобрительное. На пчельнике он сам приготовил от начала до конца одну рамку, так что ее можно было хоть сейчас закладывать в улей. Дед смотрел на него и радовался как маленький:

- От молодец! Золотые руки. Слышь, Кирюха, я что говорю: поступай ко мне помощником!

- Кто меня пустит? А школа-то?

Молодой пчеловод принес ему обещанную рамку с сотами, кроме того один каточек для наващивания, немного проволоки и толстенную книгу. Тимаев как отошел от поляны, так сейчас же раскрыл ее на 25-й странице. Раскрыл так просто, от нечего делать. Как раз на этой странице были две страшных картинки, какие могут только во сне присниться: огромные крюки со сгибами, сплошь утыканные гвоздями, словно для пыток. Он заинтересовался, прочитал и глазам не поверил. Прочитал второй, раз - правильно. Да и рисунки рядом, можно все глазами увидеть. Нет, вы подумайте, сколько хитрости в одной маленькой пчелиной-ноге! Ни у кого, даже у человека, нет таких приспособлений: там и щеточки из мелких волосков, и другие щетки, из длинных щетинок, и специальные щипчики, и особая корзиночка, и она сверху может закрываться крепкими прутиками-шипами.

Вот села пчела на цветок, насосалась сладкой водицы - нектара; перелезла на пыльник - раз! - прокусила его, набрала полный хоботок желтой пыльцы и вся, с ног до головы, вывалялась в ней; полетела домой. Думаете, она так просто летит? Нет, у нее и в полете работа: ножными щетками она счищает всю пыль книзу, щипцами складывает ее в корзиночку, поровну в левую и в правую: как будто она летчик и понимает, что нельзя перегружать одну сторону. Прилетела домой, сложила добычу в ячейку, залила медом - готово, теперь не испортится, можно еще запасать.

Тимаев не заметил, как он, спотыкаясь и задевая за деревья, вышел из лесу.

- Вот это, я понимаю, книжка! - громко сказал Тимаев и с таким видом, как будто он открыл целые заросли ежевики в лесу, побежал, стараясь не помять тяжелой рамки с сотами.

В лощине, среди пшеницы, он остановился. Еще раз бегом перелистал книгу, особенно где картинки, и сунул ее под рубаху. Нет, не годится: так выпирает наружу, что всякий заметит. Вынул. Поискал вокруг себя и ничего подходящего не нашел. Заложил между рамками - не понравилось. Пошел дальше и вдруг заметил, что в одном месте колосья сгрудились в густой куст, - наверно, семена просыпались во время посева. Тимаев прицелился, бросил - книга угодила как раз в середину куста и скрылась. Он прошел взад-вперед по дороге, убедился, что ниоткуда не видно, и тогда только пошел дальше.

У самой дыры он снова нахмурился. В глубине сада слышались ребячьи голоса, смех. Тимаев горестно вздохнул и вслух сказал:

- Эх, дурак, дурак, Санька! - Он перелез в сад и добавил: - Разве дома опять что-нибудь?

У цветника никого не было, только возле ведра с пчелами стоял часовой. Тимаев снял пиджак, положил на него рамки и пошел в конец сада, на голоса. После двух поворотов он задумчиво поглядел вперед и буквально подпрыгнул от изумления. Весь правый угол сада с четырьмя грушами был отгорожен высокими дощатыми колышками. Внизу колышки были вбиты в землю, вверху их скрепляли толстые длинные прожилины. В середине загородки двое ребят приделывали калиточку. Тут на высоком шесте был прибит кусок фанеры с красивыми черными буквами:

Вся земля за загородкой была вскопана лопатками. Человек восемь ребят полевыми граблями «бороновали» глыбистые рытвины. Но самое главное: вместе с другими работал и Саня. Он медленно шагал впереди «бороновальщиков» и широким жестом заправского сеятеля раскидывал какие-то семена из бумажного пакета. Кроме того он каждую минуту оглядывался и всех упрашивал:

- Скорей же, ну скорей, ребята! Сейчас придут Кирюха с Мишей, будут переносить улей, а у нас не готово.

Один мальчик устал, наверно, и поэтому обиделся:

- Скорей, скорей! Иди вот сам разбей его, он как камень.

Тимаев думал, что Саня рассвирепеет, полезет с кулаками, но ничего подобного не случилось. Он подошел, взял грабли и разбил твердый комок:

- Вот и все. Подумаешь, трудно. - И он с неслыханной скромностью предложил: - Хочешь, ты иди досевай, там чуть-чуть осталось, а я буду бороновать.

Ребята, делавшие калитку, заметили Тимаева:

- Смотри, хорошо сделали? Лучше плотников. Это у нас «Санькострой» называется, потому что он все затеял: и лесу он достал, и гвоздей, и траву сеять - все он.

Саня кончил рассевать и тоже подошел. Он как будто оправдываться начал:

- Ты сам сказал, отгородить. И траву… они, наверно, любят, пчелы.

- Да кто тебе говорит чего? Хорошо сделали, прямо лучше не надо. Теперь только поливать… А где ты лесу взял?

- На стройке. Он ведь обещал заплатить. Я сказал, денег нам не надо, лучше для пасеки дайте гвоздей и лесу.

Через полчаса вся огороженная и засеянная площадка была готова. В середине ее, под грушей, вбили четыре колышка, на них поставили дно и первый ящик, «гнездо», пока еще пустое. Тимаев опять сделался полновластным распорядителем кружка толковых и послушных ребят. Они все понимали с намека и делали все быстро и акуратно. Попросит он гвоздочков - гвозди вырастают как из-под земли. Оглянется за молотком - молоток уже под руками. Начал сбивать планки - они только взглянули, и через десять минут вся груда планок превратилась в готовые рамки. С такой же быстротой во всех рамках были пробиты гвоздями дырочки и туго натянуты hone-речные проволоки. Как с неба, свалилось несколько ножниц, всю вощину разрезали на куски как раз по рамкам.

С наващиванием чуть не разгорелась крупная ссора. Каточек был один. Всем хотелось подержать в руках эту чудесную вещицу, похожую на зажигалку, с таким же рубчатым колесиком на конце. И не только подержать, а еще и раскалить ее на лампе, осторожно надавливая, прокатить вдоль проволоки, впаять эту проволоку в мягкий воск. Каток поочереди переходил из рук в руки. Многие подпалили себе пальцы, зато ни один кусок вощины не был испорчен.

Саню еще никогда не видали таким вежливым и добродушным, как в этот раз. Даже Тимаев часто поглядывал на него с удивлением. Когда подошла его очередь наващивать, он вдруг вспомнил: