Владимир Сназин - Доктор Постников

– Эй, ты, долговязый! – кричал ему один из них. – Ты че, мотыгу-то не привязал? Она же живая, не знал, что ли?

Раздался дружный смех. Петр оглянулся и увидел, что его мотыга отлетела саженей на пять и лежала около плетня.

– Возьми у Шилова пеньку! – посоветовал ему другой стрелец. – У него пенька самая надежная. Привяжешь к ноге, боле не сбежит. – Стрельцы опять заржали.

Петр старался не реагировать на насмешки. Он шел к мотыге и думал: почему это чертово орудие выскочило у него из рук? Он поднял мотыгу и вернулся на то место, где алхимист уже положил начало вскапыванию. Рассматривая мотыгу, Петр увидел, что налопатник имеет небольшой наклон вовнутрь. Он взялся за рукоять мотыги чуть выше середины и медленно попробовал вонзить ее в землю. Не получилось, лезвие опять скользнуло по воздуху, не задев даже снега.

«А, вот, наверное, в чем дело, при моем росте мотыгу нужно брать за самый конец рукояти», – обрадованно сообразил он и, потерев для согрева руки, уверенно взял древко за самый конец и медленно, проверяя траекторию движения налопатника в воздухе, сделал несколько рубящих движений. Мотыга плавно под небольшим углом вонзилась в снег, но уже под ним все равно обухом скользнула над землей, даже не задев ее.

«Опять не получилось! – расстроенно прошептал он. – Как же алхимист так ловко и быстро вонзил мотыгу в землю?»

Петр еще несколько раз приноравливался под веселые издевки стрельцов правильно ударить мотыгой, чтобы нож вошел в землю.

– Никодим, – крикнул один стрелец на соседнем участке своему товарищу, – глянь-ка на долговязого, мотыгу никак не запряжет. И так ее приладит, и этак, не хочет мотыга землю пахать, хочет мотыга летать, – словно песню пропел стрелец, и все опять засмеялись.

Петр закусил нижнюю губу и, не обращая внимания на шутки, упрямо продолжал колдовать над орудием, но у него все равно ничего не получалось.

– Слышь-ка, Макарий, – крикнул Никодим тому стрельцу, который его позвал. – Дай совет долговязому, пусть возьмет заступ, на него хоть наступать можно, чай не улетит.

– Да у него и с заступом не получится, – махнув рукой, сказал Макарий, – там же тоже нужно кланяться земле, а он не привык кланяться, вишь, в какую версту несгибаемую вымахал, как свеча. От свечи хоть польза есть – та светит, а энтот только кряхтит…

Хоть и неприятно было слышать откровенную критику в свой адрес, Петр молча снес обиду и не стал открыто вступать в перепалку со стрельцами. Он понимал, что любая агрессия с его стороны приведет только к дополнительным насмешкам и восстановит их против него. А к тому же перепалка отнимет у него время, которого и так осталось не много, потому что не за горами момент, когда колокол пробьет четвертый час. Поэтому он оставил насмешки без ответа и продолжал размышлять, почему эта, на вид простая, штука в его руках не работает. Услышанные им от стрельца слова «верста» и «кланяться земле» почему-то застряли у него в голове. «Что они имели в виду, когда назвали меня «несгибаемая верста», и причем здесь «кланяться земле?»

Петр несколько раз повторил про себя эти слова. Он никак не мог их связать, но чувствовал, что они явно имели какое-то значение. Он быстро всей своей долговязой фигурой обернулся к стрельцам. Те, увидев резкость, с которой Петр посмотрел в их сторону, приняли его движение за агрессию. Они выпрямились и насторожились, ожидая, что сейчас парень станет с ними ругаться и, возможно, попробует затеять драку. Но Петр вместо этого стал смотреть на того стрельца, который не участвовал в их игре, а продолжал методично рыть землю мотыгой, не разгибая спины. Петр долго молча наблюдал, как этот юноша примерно его лет в насквозь мокром исподнем ритмично отваливал кусок за куском черный мерзлый грунт, откатывал их в сторону и снова врезался в землю. «Так вот в чем моя ошибка! – чуть ли не вслух прошептал Петр. – Вот почему я «верста», и вот что значит «кланяться земле!» И он неожиданно расплылся в улыбке.

Петр обратил внимание, что стрелец, работая мотыгой, все время находился в согнутом положении и выпрямлялся только для того, чтобы сделать несколько глубоких вдохов. Он уверенно захватил рукоять мотыги на нужном уровне, согнул туловище дугой, приноровился и, не разгибая спины, сделал несколько пробных взмахов, без усилия ударяя орудием по земле. Лезвие мягко, меньше чем наполовину вошло в землю.

– Получилось! – прокричал он громко и затряс руками в воздухе.

Стрельцы, напуганные его криком, обернулись и уставились на него. Кто-то из них полушепотом высказал предположение:

– Уж не умом ли он тронулся?

– Господи, помоги убогому, – сказал другой и перекрестился. Но другие, увидев, что мотыга у Петра врезается в землю, а снег вокруг от вывернутого дерна чернеет, стали удивленно закатывать глаза и качать головами, как бы говоря: «Надо же, сам справился!».

– Да, Никодим, – сказал стрелец своему товарищу, – знать, работает у отрока голова, вишь, сам понял, в чем ошибался.

– А закричал-то он, верно, от радости, что все у него получилось, – согласился с ним Никодим.

– Знамо, что от радости. А все же ловко же он эту мотыгу взнуздал, добавил Макарий. – Молодец!

Сохраняя захват и положение корпуса и не обращая внимания на теперь уже хвалебные реплики стрельцов, Петр ритмично врезался мотыгой в грунт. Отвалив на поверхность несколько крупных, на вид маслянистых, черных комов земли, из которых во все стороны торчали серые сочные и упругие пупырышки, Петр, как и алхимист Шилов, тяпкой размельчил комья, собрал выпавшие из них корни, положил на ладонь и еще раз посмотрел на них. «Что же это за корешки? Для чего он велел мне их собирать?»

Он бросил их в мешок, а один очистил от земли и с любопытством стал ощупывать. Корень был гладким и упругим, но почему-то, как ни странно, не холодным, как будто только что и не лежал в ледяной земле. Петр надавил на корень пальцами. На обломанном кончике выступила капля прозрачной жидкости. Смочив в ней пальцы, он растянул их в стороны. Между ними протянулась тогкая словно паутина, упругая нить. «Странные корни», подумал он и посмотрел на стрельцов, которые, прервав насмешки, вернулись к своей работе. Вскопанная ими делянка была вся сплошь усеяна похожими на спутанные нитки корнями. Но их никто с земли не собирал. «Стрельцы просто вспахивают огород и все, а мне Шилов отчего-то дал задание перерыть самый большой участок, да еще собрать с него все корни. Почему? Может, он таким образом наказал меня за опоздание?» Петр с недоумением взглянул на корень у себя в руке и еще раз надавил на него. На сломе появилась такая же тягучая капля. «Странный корень», – повторил он и бросил его в мешок.

Солнце уже заметно пригревало, и снег, сапогами перемешанный с землей, превратился в снежно-грязную кашу. Вдалеке послышался удар колокола.