Владимир Сназин - Доктор Постников

– Два, три – и еще удар. О, уже четыре! – вслух сосчитал Петр. – «Надо торопиться, а то до обеда не успею».

Приноровившись, он снова стал вонзать мотыгу в землю, отваливая один ком за другим, разбивая их тяпкой, а выпотрошенные из них корешки, бросал в мешок. От работы ему стало жарко. Он снял кафтан и остался, как и стрельцы, в исподней рубахе. Руки с непривычки болели. Он остановился и посмотрел на них. Тонкая юношеская кожа была красной и горела огнем. Петр наклонился, снегом охладил руки и, не отдыхая, снова начал врезаться в землю. Мешок медленно наполнялся непонятными Петру кореньями. Вдруг сквозь заложенные уши он услышал отдаленные удары Всесвятского колокола. Он насчитал пять ударов. «Еще четыре осталось. А сколько я уже перепахал?».

Тяжело разгибаясь, Петр выпрямился и посмотрел на свою работу. Небольшой квадрат в три на четыре сажени с неровными линиями чернел на фоне, казалось, все еще бескрайней белой равнины. «О боже, и это все, что я успел сделать? – расстроенно подумал он. – Совсем мало!» Он быстро перевел взгляд на участки стрельцов. У каждого из них большая часть пашни была уже перекопана.

«Нужно что-то делать. Надо ускорить вспашку! Но как? Ведь я должен вывернуть кусок дерна, разбить его, собрать корни и вспахивать, а на это уходит время – мотыга, тяпка, мотыга, тяпка…»

Петр снова взялся за дело но вместо того чтобы отваливать ком, потянул мотыгу на себя. Послышался легкий хруст – коренья оторвались, и кусок дерна откатился к его ногам. Он наступил на него сапогом и размял. Корешки, омытые талой водой, оказались на поверхности. Он ударил еще и снова наступил на ком. «Вот как надо делать. Это, как в беге – только вперед, без остановок. Любая остановка сбивает темп». Воодушевленный этой мыслью, он опять схватил гладкую рукоять, но боль в руках и сухость кожи не позволили ему крепко сжать пальцы. Удара не получилось. При замахе, мотыга просто выскользнула у него из рук и упала за спиной. Петр напрягся и сжался в ожидании насмешек со стороны стрельцов, но никто не засмеялся. Исподлобья взглянув на них, он увидел, что те, вспахивая свои участки, даже не заметили, что случилось. Быстро подняв инструмент Петр, смочив руки снегом, продолжил работу. Мешок с кореньями заметно пополнялся. Его лицо, рубаха и порты были мокрыми от пота и забрызганы землей, сапоги промокли насквозь и в некоторых местах прохудились, от головы и рук шел пар. Пробил седьмой час дня, Петр выпрямился и посмотрел на свою работу. Почти половина делянки представляла собой участок черной маслянистой вспаханной земли. Его лицо излучало радость и удовлетворение.

Неожиданно боковым зрением он заметил, что на стрелецких делянках движение затихло. Петр повернул голову: все пять стрельцов стояли и, вытаращив глаза, смотрели на него.

– Что так глядите, другови, я что-то не так делаю? – спросил он, продолжая улыбаться.

– Да нет, все так, – отвечал ему коренастый стрелец. – Просто удивляемся тебе, на вид ты как бы хилая каланча, кажется, тебя соплей перешибить можно, а вишь, как работаешь, как два мерина.

– Молодец парень, – похвалил Петра Никодим. – Земля, братец, это кормилица, не пропашешь, не проживешь. Поди, тятенькины поля-то холопы перепахивают, а сам ты и знать не знал, что надо сделать, чтобы земля родила. А теперь, вишь, как все спознал без подсказки. Молодец.

– Спасибо на добром слове, – ответил Петр и поклонился стрельцам. – Алхимист Шилов сказал мне, что я должен до обеда перекопать делянку. Не успеешь, говорит, получишь розги… Уж я лучше перекопаю.

– Да куды тебе, дурила, сломаешься, – участливо проговорил Макарий. – С таким куском неподготовленному человеку не справиться, ты же не садовник. Это только садовнику, такому как Васька Шилов, под силу этакую махину одолеть. Для него это дело привычное, и то, думаю, в конце пластом ляжет. А ты что? Как глиста в обмороке с этой мотыгой маешься, свалишься. – И в подтверждение своих слов Макарий сделал жест рукой, как бы показывая тщедушность Петра.

Петр выпрямился, гордо и открыто посмотрел на стрельца и произнес:

– Я не глиста, я сын дьяка и работать могу не хуже любого из вас. Мне интересно знать все, что относится к лекарской науке: как растет растение, почему оно становится большим или маленьким, как появляются яблоки и груши, почему одни растения можно есть, а от других человек умирает. Даже вот эти коренья, которые мне алхимист Шилов велел собирать, – Петр рукой показал на вспаханную землю, – что это? Для чего они ему нужны? И почему он вам не поручил их собирать?

– Он нам про корешки ничего не говорил, – отвечали бывшие ратники, – сказал, чтобы мы вспахали землю, и все.

Петр внимательно оглядел их вспашку.

– Корешки на ваших участках и на моей делянке разные. А ведь они растут на одной земле. Чем они отличаются друг от друга, почему эти надо собирать, а с вашего поля – нет? Я хочу узнать все, что знает алхимист Шилов. Поэтому буду копать эту землю столько, сколько у меня будет сил.

Петр снова взялся за мотыгу, размахнулся и врезался в землю. Стрельцы переглянулись, а Макарий покрутил пальцем у виска и развел руками:

– Видать, парень-то действительно блаженный, молиться за него надо! – И он сделал крестное знамение в сторону Петра. Остальные последовали его примеру.

Очень скоро Петр опять почувствовал боль в руках. С трудом расцепив пальцы, он увидел красную, набухшую кожу ладоней с упругими водяными мозолями. За свою пятнадцатилетнюю жизнь он впервые узнал, что такое мозоли. Он поднял голову и посмотрел на стрельцов. «Ах вот оно что! Они работают в крагах! Вот почему у них все споро получается. Да, если б я знал… Жалко, конечно, руки. Но ничего, у меня есть мазь, вылечу!» И он снова взялся за черенок мотыги и сдавил его с такой силой, что, казалось, вот-вот лопнут взбухшие на руках жилы. При первых двух-трех ударах он вдруг ощутил резкую боль в ладонях, которая через мгновение стихла, а рукоять стала влажной и липкой. Отерев руки о рубаху, Петр, не обращая внимания на боль, продолжил рубить землю. Из-под отслоившейся подошвы его расхлябанных сапог надувались мутно-серые пузыри. Руки горели, брызги пота с головы и лица разлетались в стороны, по вискам пот затекал в уши, отчего при каждом ударе их закладывало.

Не разгибаясь, исподлобья взглянул на участок, но не смог определить, сколько еще осталось, пот, стекая со лба, туманил взор. Ему не хотелось отрывать рук от черенка, чтобы протереть глаза, не потому, что они были грязные, а потому что знал: если оторвет, потом уже не сможет сжать их снова. Поэтому он подтянул правое плечо и, наклонив к нему голову, промокнул рубахой глаз, то же самое проделал левым плечом.

«Еще много», – подумал он, стиснув зубы. Петр с силой рубанул по краю грунта. Отвалился крупный и плотный комок. Наступив на него, Петр сразу же замахнулся на новый удар, чтобы сохранить ритмичность. Но удар не получился. Сапог с оторванной подошвой соскользнул с кома земли, и Петр, потеряв равновесие, грохнулся лицом в подтаявший колючий снег.