Владимир Сназин - Доктор Постников

Обе кисти Петра пылали огнем, содранная кожа побелела и свисала лохмотьями, а набухшая плоть была горячая и красная, и казалось, она вот-вот лопнет. Пальцы тоже разбухли и с трудом шевелились.

– И-ить, паря, как тебя прихватило-то, – разглядывая в тусклом свете воспаленные руки Петра, произнес алхимист. – Что же это за мазь такая? Глянь, она у тебя всю кожу сожрала. – И Шилов пальцами потрогал побелевшую, сморщенную кожу на ладонях Петра, которая безболезненно отрывалась. – Ты вот что, – сказал он, – давай-ка иди к корыту и охолони руки водой, а я приготовлю растворы для лечения. – И он опять пошел в чулан.

– А вишь, как дело-то обернулось, – выглядывая из-за бака ухмыльнувшись, сказал Шилов. – Надысь я за твое опоздание хотел на тебя челобитную дьяку писать, а теперь, вишь, как вышло, не нарадуюсь я на твою работу, поэтому лечить буду.

Шилов деревянной лопатой из углов каменной подставки собрал остывшую белесую золу и ссыпал ее в чугунок. В этот момент он услышал сдавленный стон Петра.

– Что опять случилось?

– Руки как будто сунул в кипяток, – ответил Петр.

– О… отрок, это у тебя все от твоей мази. Окунай еще, только потихоньку, и пробуй тереть ладони, чтобы смыть эту дрянь. Как ты сказал, она называется?

– Chelido… – морщась от боли, начал было произносить Петр латинское название травы.

– Да нет же! – закричал Шилов. – Не произноси этих еретических слов, никакой латыни! Говори, как трава называется по-русски.

– Чистотел.

– Я вспомнил, что это за трава, по запаху. Этим твоим чистотелом у нас все заборы заросли, его столько, что хоть косой коси. Поэтому и зовется он подтынником. Сбор подтынника у меня ни одна аптека не просит, я его не собираю, скашиваю – и в бурьян, для перегноя. Это же ядовитое растение, особенно в виде мази, – сжигает кожу. Им в очень малых дозах пользуются только крестьяне для обмывки кожи. Охлаждай, охлаждай еще. Ну что, становится легче?

– Да, немного.

– Сейчас буду лечить тебя.

Алхимист достал из корыта несколько корешков, промыл в воде, положил в пустой чугунок, и длинным деревянным пестиком мелко растолок их. Образовавшуюся кашицу залил водой и поставил на огонь кипятить. Другой чугунок, в который он насыпал золы, залил почти доверху кипятком из медного бака и стал перемешивать. Вскоре на поверхности появились белые пузыри. Их становилось все больше и больше. И наконец над чугунком выросла большая плотная, белее снега, пенная шапка. Петр с любопытством наблюдал за действиями алхимиста, думая про себя: «Неужели этот крестьянский садовник, не знающий латыни, плохо выражающий свои мысли по-русски, не читавший, наверное, никогда книг, что-то понимает в лекарских науках и сможет вылечить мои руки?».

Когда все было готово, Шилов ложкой вычерпал из чугуна пену в широкое лукошко. Пены в лукошке образовалась целая гора. Гору можно было трогать рукой и раскачивать, и она не разрушалась, настолько была устойчива.

– Вот, окуни руки в эту пену и не просто мочи, а постарайся потереть ладони и между пальцами, – велел Шилов. – А осевшую на дно воду взбалтывай, она будет маслянистой и приятной для кожи.

Петр поднес свои воспаленные ладони к пене и замер над ней. С опаской, боясь ожечься, он краем ладони зачерпнул часть пенного облака и переложил в другую руку. На удивление, пена была холодной, скользкой и приятной на ощупь. Он опустил в нее обе руки и побултыхал ими в плошке. На дне сразу же образовалась лужица. Осевшая на дно вода оказалась теплой, но черного цвета и немного тягучей.

«Странно, – подумал он, – пена белая и холодная, а вода черная и теплая». Рукам Петра в этот момент было так приятно, что он не хотел задавать никаких вопросов учителю, чтобы не нарушить ощущения блаженства. Петр расслабился, и лицо его просияло. Выждав минутку, пока Шилов станет к нему спиной, он повыше задрал широкие рукава исподней рубахи и погрузил в пену руки до локтей. «О, как здорово, я такой воды еще никогда не пробовал. Вот бы в ней всему искупаться». Петр закрыл глаза и представил себе целое море воздушной пены, в которое он с наслаждением окунается.

– Эй, парень, – как бы прочитав мысли Петра, прокричал из чулана алхимист, – смотри не передержи, знай меру, эта пена тоже не безопасна. Твои руки начало есть одно снадобье, а доест другое.

По наставлению алхимиста, Петр по возможности быстро прополоскал свои холщовые бинты в пенной жидкости и повесил на сучках бревен для просушки.

– А что это за вода такая волшебная? – спросил он, промокая сухой тряпкой руки. – Она такая приятная, что ее хочется мять пальцами, будто это бархат.

– Обычный раствор щелока, – сухо ответил Шилов, – на Руси известен с древности. Он убивает заразу и размягчает затвердения на коже, делает ее мягкой. После нескольких промываний в щелоке она станет как сафьян на перчатках царевен. Но с ним надо держать ухо востро, – серьезно предостерег Шилов. – Он на вид нежный и пушистый, но может так навредить, что потом ничем не поправишь. Однажды я по молодости, да и по незнанию, оставил свои сапоги в лукошке с этой водой отмокать на ночь. Наутро глядь – а подошвы нет. Не то что она отвалилась, а ее вовсе нет, она растворилась, собака. Я не знаю, как это происходит, может, аптекари знают, но то, что чудеса на свете есть, это точно.

– Я чувствую даже, что и пальцы легче стали двигаться, и боль в руках затихла. Ты прямо волшебник, учитель, – с ноткой благодарности сказал Петр.

– Какое это волшебство? Это волшебство от земли и солнца. – Но было видно, что Шилову приятно слушать похвалу не от стрельцов, а от чиновного сына. – А теперь другое снадобье. – Алхимист взял чугунок, в котором варились коренья, часть отвара вылил в ковш и подал Петру: – Пей, только маленькими глотками. Весь ковш надо выпить.

– А это что, учитель? – спросил Петр, с любопытством разглядывая мутную жидкость. – Тоже волшебная вода?

Отвар был горяч, и Петр сделал сначала один, потом еще два глотка. На вкус он был пресновато-сладковатый, не сказать что противный, но, чтобы выпить весь ковш, нужно было пересилить себя. И пока Шилов рассказывал ему о свойствах корней пырея, из которого приготовил отвар, Петр отхлебывал из ковша маленькими глотками.

– Эта жидкость еще волшебнее, – загадочно проговорил Шилов, – отвар из тех кореньев, которые ты сегодня добыл своим усердием. Растение называется пырей. Оно считается очень вредным сорняком. – Шилов сомкнул свои лохматые брови над переносицей и с выражением невероятной строгости на лице добавил: – Ты видел бревна, проложенные по периметру делянки, которую ты сегодня вскапывал, к ним еще плетень крепится?

Петр кивнул.

– Так вот, эти бревна погружены в землю на глубину до полуметра. Это сделано для того, чтобы корни пырея, которые растут горизонтально, не переходили на соседние участки и не губили корни других растений. Сила пырея такова, что его корни за два сезона пробивают эти бревна во многих местах, и их приходится на второй год менять. Крестьяне на посевных полях нещадно борются с пыреем, выжигая его целыми площадями, теряя от пожаров урожайность. Я же на своей делянке, – с гордостью продолжал рассказывать Шилов, – наоборот, развожу этот сорняк и удобряю его вдвое лучше, чем обычные злаки. И как ты думаешь, почему?