Владимир Сназин - Доктор Постников

Проснулся Петр с сильной головной болью. Новая аптека, куда после пробуждения алхимист Шилов послал Петра с сухим растительным сбором, располагалась в Новом гостином дворе и занимала в левом крыле достаточно большую площадь, разделенную на несколько рабочих помещений. К аптеке, помимо коктория, сушильни, приемной и лечебных палат, относился еще и царев кабак, который имел отдельный вход с Рыбного переулка и открывался раньше, чем аптека, а закрывался только глубокой ночью. В кружале, как его называли завсегдатаи, продавались не только меды и водка, но и различные спиртовые настойки на лечебных травах, которые любой житель мог здесь без рецепта купить. Настойки эти готовил по выписанному Яганом Гутменшем рецепту алхимист-дистиллятор Антон Ананьин. Но если эту же настойку человек покупал в аптеке, то ему ее продавали только при предъявлении прописи рецепта от доктора.

Шел второй час дня, торговля на Ильинке была уже в полном разгаре. Купцы и мелкие торговцы зазывали покупателей в свои лавки, некоторые дергали их за рукава, а то и силком затаскивали за прилавок и предлагали на выбор купить что-нибудь у них. На вопрос, почему покупать нужно именно их товар, отвечали: «Да потому, что наш самый лучший…», порой для надежности зеваку заводили в чулан или кладовку, где «убедительными» доводами заставляли поверить в правоту хозяина и в качество его товара. После чего нередко посетитель складов и подсобок уходил и без денег, и без покупки. Людской поток волнообразно перемещался с одного торгового ряда в другой, захватывая в свои ряды все новых и новых покупателей. Пробиться на другой конец Ильинки и выйти из торговых рядов без тумаков и со всеми пуговицами, было невозможно. Хочешь не хочешь все равно толпа протащит тебя через ряд. А там, глядишь, с пояса срежут мошну, или посадская ребятня сорвет с головы шапку.

Петр, сонный, в помятом грязном и слегка оборванном кафтане, с перепутанными волосами, продирался сквозь кричащую людскую массу в сторону Гостиного двора. За плечами у него, перекатываясь с одного бока на другой, висели четыре дерюжных мешка, которые он придерживал забинтованными руками. Они были плотно набиты высушенными лекарственными травами. Иногда какой-нибудь зазевавшийся покупатель, не успев увернуться, получал болезненный удар по лицу грубым мешочным швом.

– Эй ты, каланча стоеросовая, – кричал ему вслед пострадавшиий, почесывая ушибленное место, – осторожнее ходить не можешь?

Петр, пошатываясь словно в сомнамбулическом сне и не обращая внимания на окрики, продолжал шагать в сторону Новой аптеки. Головная боль, сухость во рту и мысли о том, что он, несмотря ни на что, должен принести мешки в аптеку, не давали Петру отвлекаться. Подойдя к Гостиному двору, он прочитал на фасаде надпись, сделанную крупными буквами: «Новая аптека». Слева, в самом начале Рыбного переулка, было крыльцо, возле которого толпился народ разного сословия. Сначала Петр подумал, что это и есть вход в аптеку, но, приглядевшись к публике, убедился, что это вход в царский кружечный двор. Его посетителями были и прилично одетые дети боярские, и купцы, и ремесленники, а также мелкие торговцы из торговых рядов. Вход в кабак был облеплен, как улей пчелами, обычными обитателями городских злачных заведений: попрошайками, немощными калеками и убогим людом. У стены Гостиного двора, недалеко от кружала, скатившись с настила и пытаясь встать, в слякоти, барахтались два мужика, а такая же пьяная баба пробовала их поднять. Судя по всему, пьяны они были мертвецки. Еще несколько пьяных мужиков и баб возбужденно о чем-то спорили близь крыльца, толкались, махали друг на друга руками и по матерному ругались.

Но среди оборванцев и калек находились и мнимые калеки, которые зорко следили за посетителями кружала. Один такой, молодой, крепкий, на вид лет двадцати пяти, с подвязанной на перевязь ногой и с костылем, завидев Петра, который остановился и с любопытством разглядывал то людскую толпу, то фасад здания, спросил рядом сидящего с ним такого же калеку:

– Слышь, Кривой, видишь вон того ярыжку?

– Тот, что с мешками?

– Да, а как думаешь, что он высматривает? Раньше я его здесь не замечал. Земляцких и замоскворецких ярыжек я хорошо знаю, а этого впервые вижу. Из каких он может быть?

– На шпиона по одежде не тянет, слишком драный, но бельмами шарит.… Видать, ищет что-то. Небось обычный пропойца, похоже, ночлежку высматривает.

– Дай-то Бог. Но все равно, что-то в нем не то, не нравится он мне, – сказал убогий. – Взгляд у него такой, будто копает что…

Парень отвалился от стены и, опираясь на костыль и оглядываясь по сторонам, медленно, направился к Петру. Его подельник с повязкой на глазу и левой рукой на перевязи, соскочил с высокого парапета, столкнул, как бы случайно, сидевшую рядом пьяную бабу, отчего та как мешок упала в слякоть, и лениво пошел следом за товарищем.

Подойдя к Петру, инвалид стал нагло в упор разглядывать его грязные разбитые сапоги и забрызганный той же грязью кафтан с оторванным рукавом, из-под которого выглядывала исподняя рубаха, выпачканная в крови, а также почерневшие бинты на руках.

– Эй ты, ярыжка кабацкий, ты че здесь высматриваешь? Воровать пришел? Попрошайничать? – Вопрос прозвучал требовательно и с ноткой угрозы. Парень всем своим видом старался показать Петру, что хозяин здешних мест он и что без его ведома тут никто ни побираться, ни ночлежничать не может.

Петр заморгал и хотел что-то сказать, но язык прилип к небу и из сухого горла вместо слов вырвались только сиплые невнятные хрипы:

– Я … мне …жна аптка…

Парень не понял его хрипения, ловко выпростал ногу из перевязи, взял костыль наперевес и, уже на двух ногах подойдя к Петру, уперся костылем ему в грудь: – А ну, сказывай паскуда, из какой ты слободы?

Петр поперхнулся и, тяжело дыша, со свистом закашлялся. Его поразила метаморфоза, которая только что произошла с инвалидом, и он никак не мог сообразить, что парню от него нужно. К тому же головная боль после вчерашнего ужина и мучившая его жажда с отвратительным привкусом во рту мешали сосредоточиться.

– Не пойму я что-то, – сказал мнимый инвалид подошедшему подельнику с перевязанным глазом, – на пропойцу вроде не похож, уж больно рыло не дутое, а сивухой несет за километр, и весь драный…

Подельник сдвинул с глаза повязку на лоб и, брезгливо посмотрев на Петра, сказал:

– Думаешь, он что-то здесь вынюхивает?

– Не знаю, но проверить надо.

Парень, что работал под инвалида, крепкой рукой скомкал кафтан на груди Петра так, что ворот придавил тому горло, и притянул его к себе, отчего Петр стал задыхаться.