Владимир Сназин - Доктор Постников

– Эй ты, оборванец, ты кто и что тебе здесь нужно? – вздрогнув от неожиданности, услышал Петр голос у себя за спиной. Он обернулся и увидел высокого, лет за сорок плешивого мужчину с выпученными красными глазами, презрительно оглядывавшего Петра с ног до головы. На нем был такой же длинный, как на стрельце, но только черный кожаный фартук. В руках он держал стеклянный пузырь с длинным изогнутым носом, из которого шел пар, а внутри бурлила, как будто кипела, какая-то мутная жидкость.

«Волшебство, – подумал Петр – как такое может быть, чтобы в стеклянном пузыре без огня кипела жидкость?» Но тут же сказал:

– Будь здрав, аптекарь.

– Ты чей, холоп? Что тебе надо в аптеке? И что это за мешки у тебя за спиной? – Гутменш прищурился и попытался прочитать надписи, приклеенные к мешкам. Но сколько ни вглядывался своими близорукими глазами, не мог разобрать надписи.

– Я не холоп, – ответил Петр. – Я сын дьяка.

– Меня не интересует, чей ты сын, – неприязненно ответил аптекарь. – Что ты в таком виде делаешь в аптеке?

– Алхимист Василий Шилов поручил мне отнести в Новую аптеку вот эти четыре мешка лекарского сбора, которые он сам заготовил. Это же Новая аптека? – спросил Петр и еще раз обвел взглядом зал.

Аптекарь привык, что лечебный сбор в аптеку приносит либо сам алхимист Шилов, либо стрельцы, которых он знал или которые уже не один раз бывали здесь. Оборванцы, нищие или пьяницы крайне редко использовались в качестве посыльных, потому что, получив вперед вознаграждение, часто не доносили до адресата посылку, а вытряхивали сушняк где-то по дороге. Аптекарь еще раз окинул презрительным взглядом Петра, повернул голову в сторону двери и громко позвал:

– Готфрид! Готфрид Грегори!

Через мгновение за столом-прилавком отворилась дверь, и в зал вошел высокий и стройный юноша, появлению которого очень обрадовался Петр.

– Звал, учитель? – спросил он, не обращая внимания на Петра.

– Возьми у оборванца мешки со сбором, отнеси их в сушильню и будь любезен, – Гутменш презрительно кивнул головой в сторону Петра, – выдай ему из сундучка полушку за труды. – С этими словами Яган Гутменш повернулся и скрылся за дверью. Готфрид подошел к столу-прилавку, вынул из ящика сумку-кисет и, достав мелкую монету, протянул ее Петру.

– Herr Gottfried! – воскликнул Петр почему-то по-немецки и слегка отклонился от предложенных денег.

Юноша вскинул голову и, с некоторой брезгливостью посмотрев на Петра и не узнавая его, спросил:

– Откуда тебе, оборванец, известно мое имя?

– Я Петр Постников, ученик лекарской школы, – простодушно улыбаясь, проговорил Петр. – Третьего дня мы встречались в учебном классе, помнишь, ты ко мне подходил.

Немец некоторое время недоверчиво и с подозрением разглядывал Петра, и только после того как увидел на лбу у того шишку, воскликнул, и тоже по-немецки:

– Mein Gott, du bist Peter Postnikov? – И он пристально всмотрелся в лицо Петра. – Ну да, вот она, эта отметина! – Готфрид пальцем показал на шишку. – Боже, что с тобой случилось, мой друг? Почему ты в таком виде? Твоя одежда… На тебя напали? Ограбили? – Готфрид испуганно стал со всех сторон осматривать Петра. Но увидев его забинтованные руки, он в ужасе отпрянул. – Mein Gott! was ist los? ( Бог мой! Что случилось?) Неужели?. Тебя пытали, признайся?

– Нет, сейчас все… – пытался перебить Готфрида Петр. Но друг не слушая продолжал говорить: – Вчера на послеобеденных занятиях, когда ты отсутствовал, твое имя не раз звучало среди учеников, но нам никто не сказал, почему ты отсутствуешь. Моего дяди, доктора Блюментоста, в школе не было, староста перед нами не отчитывается. Стрельцы, как ты сам понимаешь, к нам, иноземцам, относятся с недоверием, и мы все пребывали в неведении.

– Сейчас все расскажу, Готфрид, – наконец проговорил Петр, – Бога ради, дай воды, умираю хочу пить, во рту пересохло.

– Пойдем в чулан – там есть вода.

Они взяли мешки со сбором и направились к двери в противоположном углу зала. Вошли в продолговатую небольшую комнату, которая освещалась дневным светом через пару маленьких окон, расположенных под самым потолком и, видимо, предназначенных для проветривания помещения. Готфрид с полки достал две сальные свечи и зажег их. Чулан был предназначен для переодевания служащих аптеки и для хранения аптекарской посуды.

Петр окинул его взглядом. Справа вдоль стены он увидел несколько деревянных кадок, прикрытых крышками. Как потом он узнал, они были наполнены водой. Всю противоположную стену закрывали стоящие одна на другой плетеные корзины, со стеклянной и глиняной аптекарской посудой. На стене слева от двери на вбитых в стену гвоздях висели кожаные фартуки черного и коричневого цвета.

– Садись! – сказал Готфрид, показывая Петру на две скамьи, стоявшие под фартуками, – а вода для питья – здесь. – Готфрид кивнул подбородком на кадки. – Тут у нас посуда для питья. – Он снял с полки чашу и подал Петру. – Я только отнесу сбор в сушильню и вернусь.

Подхватив мешки, Готфрид плечом толкнул дверь в глубине чулана. Свет от множества свечей, горевших в соседней комнате, еще ярче осветил чулан. Краем глаза Петр увидел в сушильне еще двух стрельцов, которые усердно работали каменными пестиками в таких же каменных ступках, что-то разминая в них.

– Странная кружка без ручки, – разглядывая сосуд для питья, подумал Петр. Чаша оказалась необычной формы – широкая внизу и узкая сверху. Ею было неудобно набирать воду, а пить из нее еще сложнее. Он пальцами захватил ее за край и, сдвинув крышку с кади, попытался зачерпнуть воду. Бортик никак не доставал до воды. Петр боялся промочить бинт, но очень хотелось пить. Тогда он погрузил руку в глубину и наполнил чашу до краев. Однако она тотчас выскользнула у него из рук и, плавно покачиваясь, упала на дно кади.

– О, дьявол, – воскликнул Петр, склонившись над кадкой.

Вернулся Готфрид.

– Прости мою неловкость, Готфрид, – виновато сказал Петр, – но чаша выскользнула у меня из рук и утонула.

– Ох, это я виноват, мой друг, – сказал он сочувственно, увидев мучения Петра. – Я как-то не подумал, что забинтованными руками в такую посуду тяжело будет зачерпнуть. Готфрид взял с полки другую чашу, зачерпнул воду и подал Петру. Тот одним махом осушил ее и почувствовал несказанное блаженство.

– Можно еще? – жадно попросил Петр.

Готфрид подал еще одну. Наконец, утолив жажду, Петр сел на скамью у стены и третью чашу стал пить уже медленно, смакуя каждый глоток.

– Но теперь-то ты мне поведаешь, что с тобой произошло? – участливо повторил свой вопрос Готфрид. – Но прежде, – лицо Готфрида сделалось строгим и серьезным, – скажи, почему от тебя так сильно пахнет вином? Ты много пил? И почему правая щека у тебя такая красная?