Владимир Сназин - Доктор Постников

– Как? – воскликнул удивленный Петр, – это уже третья смена вероисповедания.

– Да, мой друг, необходимость заставляет.

– И он отрекся?

– А что ему оставалось делать? Не ехать же обратно в свой Чертков. Тем более что казаки не особенно жаловали евреев. Сейчас он считается евреем православной веры.

– И его сразу назначили лейб-медиком нашего государя?

– Нет, что ты, дядя мне говорил, что в то время иноземный диплом без рекомендательного письма в Москве не признавали. Поэтому фон Гадена приняли в Аптекарский приказ на самую низкую должность – рудометом, или по-нашему цирюльником, и то по протекции самого боярина Матвеева. С разрешения государя, он много практиковал – среди людей разных сословий. И даже лечил безденежно много подлого народа. Вскоре по Москве о нем пошла слава. Его стали называть хирургом.

Готфрид замолчал, Петр под впечатлением услышанного не задавал вопросов. Некоторое время они шли молча, погрузившись каждый в свои мысли. Вышли из Никольских ворот Китай-города и так же медленно стали пересекать уже полупустынную Лубянскую площадь в направлении узкого проулка, который вел к Евпловке и началу Мясницкой улицы.

– А как же все-таки доктор фон Гаден стал царским лейб-медиком? – прервал молчание Петр.

– Благодаря своему упорству и таланту, – не задумываясь ответил Готфрид. – Ведь он, пожалуй, единственный из докторов Аптекарского приказа, кто, поступив на царскую службу, с невероятным упорством стал изучать медицинские книги, которые имелись в приказной библиотеке. Он хотел в своем самообразовании подняться до уровня классических докторов, имевших за плечами университетские диспуты и споры. Из книг он многое узнавал о болезнях, но самостоятельно распознать болезнь не мог, потому что никогда не составлял докторских сказок. Самоучкой фон Гаден приобрел хорошие практические знания, в Москве его знали как большого знатока кильных, гнойных и каменных болезней. Его стали приглашать к себе сначала знатные чиновные люди, а потом и бояре. Вскоре он приобрел такую известность, что был призван к царскому двору. В то время старшая дочка царя Алексея Михайловича Евдокия простудилась и заболела. Доктора Аптекарского приказа долго не могли понять, чем больна царевна. У нее длительное время не спадал жар. Никакие настои и пластыри не приносили царевне облегчения. Был собран консилиум, а когда составили докторскую сказку, выяснилось, что жар у нее поддерживается гнойником в подмышке. Доктора вынесли решение: для того чтобы царевна поправилась, требуется вскрытие гнойника. Это дело и поручили цирюльнику фон Гадену.

– И что, доктор фон Гаден видел саму царевну? – широко раскрыв глаза, спросил Петр.

– Никто не может видеть царевен, – серьезно ответил Готфрид. – Мой дядя мне рассказывал, что, когда они составляли докторскую сказку на болезнь царевны Евдокии, то для того, чтобы узнать, есть ли у нее жар, царевну сажали в темной комнате за ширму, а голову покрывали тонкой газовой тканью, и только после этого доктор, сидящий с другой стороны ширмы, просовывал между створками руку, касался лба государышни и определял, есть жар или нет.

– А как же доктор фон Гаден делал операцию, если он не мог не только ее видеть, но и дотрагиваться до нее? – с еще большим удивлением спросил Петр.

– Этого по сей день не знает ни мой дядя, ни другие доктора – участники консилиума, сам же доктор фон Гаден об этом умалчивает. Известно точно, что операция царевне была сделана, вскоре она выздоровела, а уже через некоторое время Даниил фон Гаден был назначен поддоктором. В 1672 году у государя Алексея Михайловича открылись нестерпимые боли в ногах – он страдал скорбутом. Ко двору был приглашен поддоктор фон Гаден, который в короткое время избавил царя от страдания, и за искусное врачевание чиновных особ был назначен в качестве лейб-медика личным врачом царя. Вот и вся его история, – сказал Готфрид и тут же добавил: – А вот, кстати, и подворье.

Хоть и находилось подворье от усадьбы Постниковых недалеко, но Петр, до поступления в лекарскую школу ни разу не задумывался, что это за подворье и кто там обитает. Раньше оно принадлежало Рязанскому Архиерейскому дому и служило представительством, в котором останавливались приезжие монахи или паломники. В дальнейшем было передано городским властям и превратилось в постоялый двор, большей частью для купцов, торговавших мясом. А с недавнего времени по указу царя Федора Алексеевича было передано Аптекарскому приказу для учреждения на подворье лечебных палат для лечения ратных солдат и стрельцов, раненных на службе под Чигирином.

Рязанское подворье было обнесено высоким – выше человеческого роста – дубовым частоколом, через него невозможно было ничего увидеть, кроме надвратного терема. Готфрид и Петр подошли к небольшой низкой калитке – она, как и у большинства дворов, была врезана в ворота и стукнули несколько раз в чугунную доску железным молотком, прикованным к толстой цепи. Через некоторое время с той стороны послышались шлепающие по талой воде шаги, и кто-то, сдвинув в сторону не прибитую калитке доску и прильнув глазом к образовавшейся щели, спросил:

– Кто здесь, и чего надо? – Голос был грудной и неприятный.

– Аптекарь-алхимист Готфрид Грегори и ученик лекарской школы Петр Постников, – ответил Грегори.

Взвизгнул отодвигаемый железный засов, калитка отворилась, и молодые люди вошли.

– Доброго здравия, алхимист-аптекарь, – с низким поклоном приветствовал привратник Готфрида, которого, видимо, знал. Привратником оказался крепкий, коренастый, широкоскулый мужик лет около сорока, чем-то напомнивший Петру алхимиста Шилова. Петр даже себе представил, как этот привратник с такой же ловкостью и сноровкой мог легко вбить мотыгу в землю.

– Небось, опять, дохтур, лекарское снадобье для тутошних страдальцев принес?

– Не только! – ответил Готфрид. – Сегодня здесь ректор Блюментрост будет проводить консилиум, и мы, – он кивнул в сторону Петра, – будем присутствовать на нем.

Мужик хмыкнул в кулак и с лукавой улыбкой проговорил:

– Нам уже донесли об энтом, поэтому вон стрельцы-то как двор вычищают.

– А откуда тебе это известно? – поинтересовался Готфрид. – Ведь о решении провести консилиум сегодня нам сообщили только вчера вечером.

– Оно и верно, вчерась вечером, – лаконично ответил привратник, продолжая хитро улыбаться. – Токмо ноне, как только пробил Иван Великий первый час, пришел ваш попик такой махонькой, кажись староста, и рассказал, что сейчас придут стрельцы и зачнут тута чистоту делать. А я спросил, с какого переполоху нужно здесь чистоту делать, може, что в Оптекарском приказе неладное случилось? Начальство придет, отвечает попик. Каку таку чистоту, говорю я, надо наводить, здесь, мол, и так чисто. А попик мне говорит: готовится консилима, и сюда приедут все доктора. Я вашему попику-старосте сказал, а где ты видишь ту грязь, кою надо убрать? А он показывает на сучки, да черенки глиняные, да тряпье замерзшее в снегу… Да разве это грязь? отвечаю я. Солнце весной подсушит, все сучки с тряпками в топку пойдут, а черенки – это ж глина, а глина – это ж земля, по которой мы ходим, да разве ж это грязь? Если я камень на дороге встречу, нешто я его за грязь приму и должен убрать?