Владимир Сназин - Доктор Постников

Узнав, взгляды привратника на порядок вещей в природе, а также, кто организовал уборку территории подворья, молодые люди, с интересом наблюдая за работой стрельцов, медленно пошли в сторону крыльца лечебных палат.

Действительно несколько стрельцов лекарской школы активно наводили порядок на дворе. Одни выковыривали из подтаявших сугробов крупные, упавшие с деревьев ветки и сучья, которые мешали подходу к крыльцу, рубили их на куски и оттаскивали к забору. Другие собирали хворост, выброшенное и сгнившие за зиму исподнее больных, черепки, стекляшки, прелые листья… Весь этот мусор они грузили на тачки, отвозили к воротам и сваливали за каким-нибудь деревом в другую кучу догнивать. Главное, как сказал один стрелец, что б «кафтан был чистым». Недалеко от крыльца, под волоконными окнами, Готфрид с Петром увидели, как два стрельца трясли соломенные тюфяки и овчинные тулупы, которыми укрывались обитатели лечебных палат. Рядом с ними на высоких деревянных козлах в ряд было вывешено с дюжину тюфяков. А перед входом в палаты, у самых перил, четверо дюжих хлопцев усиленно рубили топорами конусовидные, не меньше метра высотой, желтовато-коричневые ледяные глыбы – они словно часовые возвышались по обеим сторонам крыльца. Парни работали подобно каменотесам: чтобы глыба не упала, обтесывали ее со всех сторон равномерно. Коричневые осколки разлетались далеко в стороны и, пригретые теплыми лучами солнца, оттаивая, распространяли по подворью терпкий запах отхожего места.

Вдруг дверь на крыльце распахнулась, и из нее выбежал весь распаренный, в грязном и мокром зипуне нараспашку, доходившем ему до пят, маленький и юркий мальчишка. Петр взглянул на него и сразу узнал того сына стрелецкого, которого видел в учебном зале в свой первый день и у которого напрочь отсутствовали нижние и верхние передние зубы. Петр вспомнил, что отрок, шепелявя и непонятно выговаривая слова, интересовался, как можно попасть в Европу, чтобы выучиться там на доктора. Но тут же Петру вспомнился и рыжий стрелец – здоровяк, который надсмехался над мальцом и всячески его унижал. И вот теперь, видимо, этого паренька назначили уборщиком лечебных палат на подворье. Из палат он нес два ведра с нечистотами, из них при каждом его шаге часть жидкости выплескивалась на пол, так что, когда дежурный появился на улице, содержимого в обоих ведрах оставалось чуть больше половины. Выйдя на крыльцо, он по привычке, как это всегда делалось в то время во всех дворах московского государства, выплеснул оба ведра одно за другим на обледенелые глыбы. Но получилось это именно в тот момент, когда ближайший к крыльцу стрелец делал замах топором для следующего удара по льдине. Брызги, отскочившие от коричневых льдин, веером разлетелись во все стороны, обдав стрельца с ног до головы. Тот от неожиданности открыл рот и на мгновение замер. Но, когда он провел руками по бороде и усам, а потом обтер рот, в нос ему ударил свежий тошнотворный запах. – Фу, – сморщив с невероятным отвращением лицо, простонал стрелец. – Ты что творишь, стервец! – в бешенстве заорал он. – Ты почто на меня помои вылил, пес беззубый! Да я тебя в куски разорву, остатные зубы вырву, сын юродивый! Зарублю паскуду! – И он стал ощупью искать у себя на боку саблю, которой давно не носил.

Мальчишка в испуге побросал ведра и пустился наутек, надеясь скрыться в палатах. Обрызганный стрелец, с воплями размахивая топором, рванул за ним на крыльцо. Но на ступеньке под подошву его сапога попала небольшая, величиной с кулак, не больше, коричневая льдинка. Стрелец шатнулся в сторону, вскинул руку с топором вверх и, потеряв равновесие, со всего размаха рухнул лицом в вонючую жижу у основания ледяной глыбы. Товарищи, наблюдавшие эту сцену, заржали, как табун диких меринов. Вскочив, стрелец судорожно стал ладонями стряхивать налипшие на бороду и усы фекалии. Размазав все по лицу и испачкав руки, он в злобе повернулся к двери, за которой скрылся пацан, и еще злее стал грозить ему немыслимой казнью. Но в тот самый момент, когда он в крике широко открыл рот, небольшой катышек, который и висел-то всего на двух-трех волосках его длинных усов, сорвался и аккурат скатился прямо на высунутый язык. Стрелец взревел от ужаса, судорожно зажал рукой рот и, стремительно отбежав к самому большому сугробу, склонился над ним, где его тут же и вырвало.

Отплевавшись, он долго еще промывал подтаявшим колючим снегом рот, лицо, усы и бороду и лишь потом вернулся к товарищам со злобной мыслью расправиться с виновным самым нещадным образом.

– Вот закончится консилиум, я этому прыщу устрою вечер пыток, на всю жизнь запомнит.

– Оставь пацана в покое, Василий, – сказал стрелец с приплюснутым лбом. Что ты на него взъелся, он же не нарочно тебя обрызгал. Парень выскочил из темноты, ослепленный солнцем, не заметил тебя на фоне ледяной глыбы и случайно обрызгал говном.

– А я что, прозрачный, что он меня не увидел? – продолжая злиться, выкрикнул Василий.

– Ты не прозрачный, просто в лучах солнца ты слился с глыбой.

Остальные стрельцы, услышав это сравнение, тихонько хихикнули, представив себе, что Василий в солнечных лучах по цвету стал похож на ледяную глыбу.

– Ты забыл, как однажды в январе, когда мы с тобой дежурили, – продолжал стрелец с приплюснутым лбом, – глыбы тогда еще только-только начали намерзать… Кого-то с нутряными болезнями так пронесло, что зловоние из соседней палаты проникло даже в нашу дежурную комнату, а ты все ворочался и заснуть не мог. Морозец на дворе был крепкий, крещенский. Ты не выдержал и в одном исподнем выскочил на крыльцо с полным ведром фекалий и в темноте, не глядя, выплеснул его на ступени. А по ним в этот самый момент, аккурат, поднимался бугай – Тимошка, наш привратник. Он тогда, облитый говном, всю ночь ходил с тесаком по палатам и искал, кто на него то ведро вылил. И ничего же, к утру остыл Тимошка-то… Так и ты – охолонись, парень, всякое бывает…

– Так тогда была тьма кромешная, ни зги не видно, – оправдываясь, но уже беззлобно проговорил Василий.

– То-то и оно, Василий, – гнул свое товарищ, – глянь на солнце-то, много ты в его лучах увидишь?

Василий после этого разговора успокоился и больше не повторял свои угрозы.

Готфрид с Петром подошли к крыльцу, стрельцы замолчали, сняли шапки и до земли поклонились.

– Доброго здравия тебе, алхимист-аптекарь!

Готфрид, проходя мимо, каждому приветливо кивнул головой.

– Гляньте, братцы, и долговязый тоже тута, – выкрикнул один из стрельцов, рубивший ледяную глыбу.

– О, и правда. Здорово, долговязый! – приветствовал Петра стрелец, который разговаривал с Василием, и по-дружески своей здоровенной ладонью хлопнул его по спине. Петр, не ожидая такого приветствия, споткнулся и чуть было не упал в то же место, где только что побывал Василий.