Владимир Сназин - Доктор Постников

Петр посмотрел, куда указывал Готфрид. Шагах в десяти от них находилась глухая поперечная перегородка, которая делила центральный проход на две половины. Петр почти свыкся с застоявшимся запахом, а его глаза привыкли к сумраку. Но по мере продвижения по галереи почувствовал, что запах приобрел совершенно новый оттенок – стал приторным от испарений больных, смешанных с перебродившей мочой. Видимо, хоть двери и открывали для проветривания, воздух сюда почти не проходил.

Петру хотелось быстрее покинуть этот отсек, потому что даже уксусная вода уже не помогала перебить зловоние. Быстро подойдя к перегородке, в центре которой была дверь, Он дернул ручку и рванулся на другую сторону коридора в надежде найти там хоть глоток свежего воздуха.

Вторая половина лечебных палат ничем не отличалась от предыдущей. В ней так же в каждой клети на тюфяках лежало по три человека. Отличие было лишь в том, что больные с нутряными болезнями от бессилия свои страдания переносили молча. А раненые и покалеченные ратники беспрерывно стонали и призывали кого-нибудь на помощь, чтобы облегчили их боль. Готфрид с Петром подошли к ближайшей перегородке. На таких же тюфяках лежали три раненые стрельца. У одного вся голова была замотана пропитанной кровью холщевой тряпкой, из-под которой торчали только глаза и нос. Он лежал на спине и почти немигая смотрел в потолок опухшими, но сухими глазами и монотонно охал, как будто нес очень тяжелый груз. Другой судорожно бился головой о настил, призывая Бога покарать мастера, который так неудачно отлил эту медную мортиру, взорвавшуюся у него в руках во время выстрела. У него были оторваны обе руки – одна, правая, по плечо, другая по локоть. Третий же, с ампутированной по колено ногой, и единственный, кто при помощи самодельных костылей мог передвигаться по палате, стоял у изголовья безрукого и подкладывал под его голову пучки соломы, чтобы тот окончательно не разбил себе голову о твердое дерево.

– Какие ужасные и страшные раны… – с состраданием в голосе проговорил Петр. – И чем их лечат?

– Промывки делают, настои всякие дают, пластыри накладывают на раны, бинтуют…

– А кто из докторов лечит?

– Никто! Вернее те же самые ученики-стрельцы, которых ты видел на дворе. Вон, видишь того, что в дальней палате с метлой? – Готфрид рукой показал на едва различимую в темноте фигуру.

Петр кивнул.

– Он сегодня дежурит здесь. Сейчас он почистит палату, потом займется их лечением – будет давать им лекарское снадобье, которое я принес, накладывать пластыри на раны, перевязывать. Доктора делают только назначения, иногда инспектируют – проверяют правильность и своевременность раздачи снадобья. Ведь раненые лежат не только в палатах на Рязанском подворье. – Готфрид продолжал медленно продвигаться по проходу. – Они размещены во всех государевых богадельнях, а их на Москве около восьми, и все надо посетить. Доктора едва успевают обойти приюты, в которых на попечении Аптекарского приказа находятся ратные люди. А еще есть церковные богадельни, они хоть и числятся в ведении патриархии, где их призревают церковнослужители, но и там нашим докторам нередко приходится навещать хворых. Помнишь, как ректор после инспекции лечебных палат боярином Одоевским и дьяком Виниусом устроил стрелецким ученикам расспрос за нарушение царского указа?

– Да. Я тогда целый день думал об этом…

– Это только для тебя, мой друг, такая ситуация – новость, – отмахиваясь от роя мух, проговорил Готфрид. – А мы такое видим постоянно. Прогулы дежурных бывают, но не так часто, а вот когда больному не дают лекарств или накладывают пластырь поверх старой повязки – это почти на каждом дежурстве. В чужом гное всегда противно копаться… Рану нужно разбинтовать, почистить, наложить свежий пластырь, перевязать… Работа неприятная. Но на то ты и лекарь.

Петр вдруг вспомнил, как он совсем недавно вымывал червей из гниющих ран щенков, и в голове не возникало вопроса, чей гной он вымывает.

– А что делают дежурные уборщики, – продолжал Готфрид, – даже говорить противно.

– А что они такого делают?

Готфрид сделал короткую паузу, затем проговорил:

– Вот ты спрашиваешь, отчего здесь такая вонь… Представь, кто-то в беспамятстве или по своей немощи сходил под себя… По правилам дежурный уборщик должен выгрести из под него дерьмо, обмыть больного, почистить тюфяк и поменять стрельцу исподнюю рубаху, если она испачкана. А что делает он? – Готфрид мельком глянул на Петра, как бы проверяя, не противно ли ему будет услышать такие подробности. – Он берет пучок соломы, запихивает его под рубаху стрельцу и ждет, когда солома, впитает дерьмо и высохнет от теплого тела. Затем ножницами выстригает в исподней рубахе уже высохший кусок и просто выбрасывает его. Ты не обратил внимания, а я тебе не показал, те, кто двор убирали, целую кучу такого исподнего с вырезанными лоскутами из-под снега вытащили.

Глаза их уже достаточно привыкли к темноте и неплохо различали окружающие предметы. Готфрид, подойдя к следующей палате, подозвал Петра:

– А вот тебе еще пример, почему здесь так сильно воняет. Как думаешь, где опорожняются те больные и раненые, которые могут вставать и ходить?

– Наверное, там, – Петр кивну в угол палаты, – в ведро.

– Правильно. Так же думают и наши ученики. А скажи, слепой ночью может найти это ведро?

– Думаю, вряд ли.

– Правильно, – повторил Готфрид. – Ночью в палатах настолько темно, что не видно даже собственной вытянутой руки. Поэтому раненые стрельцы, чтобы не упасть и не покалечить себя еще сильнее, просто сползают с настила, опорожняются рядом и забрасывают дерьмо соломой, а утром, когда чуть посветлеет, сдвигают его к стене.

– Ты шутишь?

– Нисколько, – серьезно ответил Готфрид. – Он подвел Петра ближе к перегородке и показал клочья соломы. – Посмотри вдоль стен, что ты видишь?

– Пучки соломы, – прищуриваясь, сказал Петр.

– Это не просто пучки соломы, – многозначительно пояснил Готфрид, – это высохшие кучи фекалий, которые ночью раненые стрельцы прикрыли соломой.… А утром сдвинули к стене.

Петр представил себе такую картину, и его чуть не стошнило.

– А что же дежурный уборщик? – спросил он, морщась от подкатывающегося к горлу комка.

– Уборщик всегда ждет, когда дерьмо полностью высохнет, чтобы его, не запачкавшись, выбросить как обычный мусор. Или, например, как сегодня, к приходу докторов вычистить палаты. Видишь вон того стрельца с метлой в дальней палате, я тебе его уже показывал, он знает, что скоро состоится консилиум, поэтому старательно убирается и потом справно будет давать раненым снадобье. Но как только консилиум закончится, и грязь и вонь снова вернутся сюда.