Владимир Сназин - Доктор Постников

– Кто хочет высказаться первым?

Вперед выступил высокий, стройный, щеголеватого вида молодой – не более тридцати лет – доктор медицины Андрей Келлерман. В Аптекарском приказе он служил с прошлой весны, но уже успел показать себя изрядным мастером в лекарском деле, предоставив в приказ роспись сорока восьми ратных людей, вылеченных им во время русско-польской войны 1679 года, и диплом доктора медицины и философии, полученный в Падуанском университете. Среди иноземных коллег Келлерман слыл большим знатоком анатомии, которой он посвятил последние два года своего обучения в университете.

– Прошу, доктор Келлермам, – сказал Блюментрост и на шаг отошел назад.

Келлерман наклонился к раненому и участливо спросил:

– Как звать тебя, стрелец.

– С-с-севка А-а-а-ртемов, – дрожа от озноба, едва слышно, с сильной одышкой проговорил тот и тут же закашлялся. – Д-д-ай в-в-воды, д-д-дохтур.

Доктор Келлерман стал озираться, ища из чего можно было бы напоить больного. Но, ничего не найдя, кликнул стоявшего у двери юного стрельца и попросил принести чашу. Мальчишка быстро сообразил, для чего нужна чаша, вынул из-за пазухи оставшиеся соломинки, опять отломил оба конца стебля, взял со стола кувшин и дал стрельцу напиться. Иноземные доктора, включая доктора Блюментроста, сначала не поняли, что происходит. Но, когда они увидели, с какой жадностью стрелец через соломинку пьет воду, их удивлению не было предела. Они никогда подобного не видели: чтобы лежачего, малоподвижного больного можно было так легко напоить, не причиняя ему никаких страданий.

– Странный и необычный способ, – сказал доктор фон Гаден.

– Кто тебя этому научил, отрок? – спросил Ван дер Гульст.

Стрелецкий сын съежился и стал вроде бы еще меньше. Ему вдруг показалось, что эти большие вельможи недовольны его поступком, и он виновато прошепелявил:

– Никто. Я сам догадался. Когда в заводи на Москве-реке мы с посадскими брызгались водой, я нырнул под воду, сорвал там какую-то траву, а у нее оказался дырявый ствол. Я набрал в рот воды и начал поливать ребят из трубки. – Стрельчонок с испугу прошепелявил это настолько непонятно, что докторам пришлось его несколько раз переспрашивать.

– Представляете, как просто! – сказал, не переставая удивляться, доктор Ван дер Гульст. – Обычная травинка с дырочкой…

Доктору Блюментросту тоже было любопытно посмотреть на это чудо, но долг призывал его не отклоняться от темы:

– Это, конечно, интересно, коллеги, но давайте не забывать, для чего мы здесь собрались. Продолжай, доктор Келлерман.

– Скажи, Севастьян, с какого дня ты на государевой службе? – возобновил расспрос доктор Келлерман.

– Да уж считай два года, как нас пятидесятник на сбор в приказ покличал да тут же и отправили под Чигирин в полки к воеводе боярину Ромадановскому.

– Где тебя ранили и почему ты так тяжело дышишь?

Стрелец с трудом перевел дух и стал рассказывать:

– Тому месяц назад, а може, и боле, воевода снарядил обоз из шести подвод в Москву. И повелел нам раненых московских стрельцов сопровождать. Вышли мы из Изюма малым отрядом сразу после заутрени. Изюмским шляхом шли. Надеялись к вечеру дойти до острога, запастись провизией да и заночевать там – не успели. – Стрелец закашлялся и слабым кивком показал, что хочет пить. – Верстах в пяти от засеки неожиданно из-за снежного холма на нас выскочил татарский конный разъезд. Их и было-то всего пятеро противу наших двадцати. Так мы их первым же залпом из пищалей почти всех и уложили. Один, правда, раненый был, скатился басурман под брюхо коня, и, пока мы перезаряжали пищали, ушел нехристь.

Все молча слушали, вопросов не задавали. Выровняв дыхание, он продолжил.

– Стали продвигаться дальше. Уже в сумраке показался острог Козлов, на сторожевых башнях кресты увидели, обрадовались… Вдруг в воздухе раздался жуткий вой… Никто не успел ничего понять… Тучи татарских стрел накрыли наш обоз. Я спрыгнул с коня, хотел было прикрыть овчиной раненого полковника в повозк… Да где там…Бог спас – три басурманские стрелы пролетели передо мной и вонзилась полковнику в грудь. Следующие две попали мне в ногу. Боль была несусветная. Я упал, обо что-то твердое ударился головой и покатился по склону вниз к реке, больше ничего не помню. А когда открыл глаза, было тихо и только яркое пламя недалеко от меня освещало вокруг. Горели подводы… – Он закрыл глаза и сделал паузу, – а на них, привязанные веревками друг к другу, корчась в страшных муках, догорали раненые стрельцы. Едкий дым душил меня и заполнял всю грудь. Я напрягся и отполз, наелся снега, чтобы очистить горло и не задохнуться от смрада. И тут я узрел лежащего ликом кверху с торчащей стрелой во лбу Митрошку Кочурова, мово напарника и однополчанина. Я подполз к нему и, думая, что он мертв, выдернул стрелу. Наконечника на древке не было, видать остался в кости. Я услышал стон, глянул, а это Митрошка стонет. Я обрадовался – жив мой товарищ, все ж теперь не один… Басурмане всех порубили, все сожгли и ушли в степи. А нас Бог миловал.

Стрелец глазами сделал знак стрельчонку, и тот услужливо подскочил и снова напоил. Доктора приблизились к стрельцу и стали внимательно смотреть, как он пьет.

– Как же вы оба добрались до Москвы? – спросил доктор Келлерман, едва стрелец напился.

– Где пеши, где добрые люди помогли, – сказал он безразлично, как-то по-будничному. – Когда сами шли, то тащили друг друга как могли по снегу на покровце (лошадиная попона). Сначала я его, пока нога шла, а как невмоготу стало, то он меня волок, покудова не надорвал чрево да из глаз кровь не брызнула. Много раз видели вдалеке татар, хоронились от них за кустами да в оврагах, а лихих людей, видать, сам Господь отводил от нас стороной. Наконец попались нам, на наше счастье, добрые тамбовские купчишки, подвезли на подводах до Москвы, правда, только до Мясницких ворот. Дальше, говорят, не поедем. Подсказали, чтобы шли мы тропой меж дворов прямиком, никуда не сворачивая, до съезжей избы Земского приказа, что у Сретенских ворот, там, сказали, покажете проезжую грамоту, и вам помогут.

– Давай, Севастьян, посмотрим твою ногу, – сказал доктор Келлерман. Он откинул полу кафтана, приподнял исподнюю рубаху, снял бинты и оголил ногу стрельца.

Взору присутствующих предстала разбухшая не менее чем в два раза нога. Красная кожа на ней была натянута как на барабане. Вся голень, особенно около стопы, была изрыта гнойными язвами и водяными пузырями. От ноги пахло гнилью. Доктора вынули из-за обшлагов свои пропитанные уксусом платки и подошли к лавке ближе.

– Вот это опухлость! – удивленно воскликнул доктор Ван дер Гульст, и его кучковатые брови поднялись кверху. – Такого размера я давно не видел, прямо бревно, а не нога. А что это за красная лепешка на берце? – Ван дер Гульст рукой показал на голень. – И похоже, из нее истекает вода.