Владимир Сназин - Доктор Постников

Поскольку и Кириллу, и Петру уже не раз самостоятельно приходилось готовить различные примочки, настои, отвары и пластыри, приготовление необходимого лекарства сегодня у них заняло не более получаса. Из аптеки они вышли в тот момент, когда громкий звук охотничьего рога, прозвучавший где-то со стороны Ильинских ворот, возвестил о возвращении царя, и тотчас они услышали отдаленный топот копыт. Ребята во весь дух припустились по Ильинке в сторону Спасского моста, не забывая креститься на кресты и образа, встречавшиеся им по дороге. Они едва успели вбежать на крыльцо Аптекарского приказа, как охрана Московского Кремля стала выталкивать всех зевак и просителей с площади Ивана Великого через Никольские ворота за пределы Кремля.

В учебный зал они вошли в тот момент, когда ректор Блюментрост давал последние наставления ученикам, как представлять свое лекарское снадобье комиссии и что примерно следует отвечать, если вдруг государь или патриарх о чем-нибудь их спросят. Стрельцы знали, что тех, кто не сможет пройти испытание, ждет суровое наказание, поэтому они наперебой, отбросив свое отношение к иноземцам в сторону, спрашивали ректора и других докторов, правильно ли подобрали лекарственный сбор и подойдет ли приготовленное зелье для лечения раненого стрельца с такой-то хворобой.

Неожиданно улицу огласили звуки рога. Это царь въехал через Спасские ворота в Кремль. Стрельцы вихрем сорвались с мест и облепили, словно пчелы улей, все четыре окна учебного зала. Иноземные доктора, тоже желали посмотреть на въезд царя, но не посмели отгонять учеников от окон.

– Никанор, – дергал один стрелец другого, того который стоял к окну боком, но все равно закрывал его своей широченной спиной почти полностью, – че там видно-то? Государя-то хоть видно? Как государь-то, на коне аль в возке?

– Вижу, – отвечал довольным голосом Никанор. – Государь на коне, сам едет.

– Да нешто и вожжи сам держит? – выкрикнул кто-то из стрельцов, – а сказывают, что царь наш совсем хворый, что только на стульчике и может передвигаться.

– Болтай больше! – возмущенно ответил Никанор. – Знамо, что сам, а кто ж акромя нево будет править конем? Да нешто наш государь позволит кому-то заместо себя вожжами трясти? А вон и этот прохиндей, – Никанор рукой показал куда-то вдаль.

– Который? – воскликнул и сразу несколько стрельцов, устремивших взор в окно.

– Да вон та каналья, боярин Ивашка Языков, ишь как возле царя вьется, аки змей. Конечно, если смотреть на государя со стороны, видно, что телом он немного немощен: ножки толсты, ручки тонки, а лик немного обвис. Но дух-то, каков дух у него… – Никанор сжал правую руку в кулак и потряс ею в воздухе. – Ишь как он коня уверенно держит… Нет, наш царь-батюшка никому не позволит за себя править.

– А спереди-то кто, спереди, кто правит, голова-то кто? – раздался чей-то голос.

– Не разгляжу никак, – щурясь, сказал Никанор.

– Так то Василий Каретный, – продравшись сквозь толчею и вытягивая шею из-под подмышки Никонора, проговорил худой стрелец, но с широкой и густой бородой с проседью. – Это же свойственник Никодима. Эй, Никодим, – позвал он его, – глянь, как твой свояк вышагивает на сером скакуне, весь в цветных каменьях, жемчугами вышитый кафтан…

– А шапка-то, шапка с царскою короною, – выкрикнул худющий, безбородый сын стрелецкий, который как червь проскользнул к окну. Поди, глянь на свово свойственника.

– На кой ляд он мне сдался на него смотреть! – огрызнулся Никодим. – Будет еще Катюху, сестренку, обижать, не посмотрю, что «голова» царского полка, костылей таких навешаю…

В этот момент на площади снова затрубил рог, и стрельцы по команде Василия Каретного выстроились в две шеренги. Затем сотенный, спешившись, подошел к государю, взял под уздцы царского коня и подвел его к крыльцу Аптекарского приказа. Два крепких дворцовых жильца бережно пересадили государя с коня на складной стул-носилки и подняли по ступенькам в сени приказа. Следом в санях сопровождаемый патриаршей стрелецкой дружиной к крыльцу Аптекарского приказа подъехал и сам патриарх.

Царь Федор и поддерживающий его боярин Языков первыми вошли в учебный зал, за ними следом шел, громко стуча посохом по полу, патриарх Иоаким, одетый в широкую черную рясу со сверкающим жемчугами крестом на куколе. Шествие замыкала царевна Софья со своей постельничей Федорой. Ученики, никогда в жизни не видевшие ни живого царя, ни патриарха, хоть и были предупреждены ректором о прибытии государя в лекарскую школу, в страхе повскакали с мест и, упав ничком на пол, не поднимая головы и не шевелясь, воздали хвалу небесам за здравие монарха и его святейшества.

– Будьте здравы, доктора и студиозы, – приветствовал их царь Федор, удобно рассаживаясь на высоком переносном стуле.

– И ты будь здрав, великий государь, – не поднимая чела, разноголосо отвечали стрельцы.

Иноземные доктора согласно своим земельным обычаям приветствовали царя и патриарха низким поклоном с касанием пола рукой и словами: «Будь здрав, великий государь!» и «Будь здрав, святейший патриарх!»

Патриарх же, не любивший католиков, лютеран и кальвинистов, даже не посмотрел в ту сторону и не поприветствовал их. Он демонстративно повернулся к докторам спиной и сел по правую руку от государя рядом с царевной Софьей.

Федор подал знак, и по команде ректора Блюментроста стрельцы встали с пола, подвинули скамьи к столам и сели.

– Владыка, – обратился царь Федор к патриарху, – благослови сих сынов отечества в их радении к учению и познанию лекарских наук на благо православной Святой Руси.

Патриарх выпрямился, нахмурил брови и, слегка сдернув широкие рукава кверху, встал. Несмотря на преклонный возраст в его черных волосах, выбивавшихся из-под белоснежного куколя, не было ни одного седого волоса. По традиции и для привлечения внимания владыка стукнул три раза посохом об пол, отчего на его груди заколыхалась на тончайшей золотой цепи панагия с образом Святой Матери. В классе воцарилась мертвая тишина. Казалось, стрельцы перестали даже дышать. Их взоры были устремлены на его святейшество. Патриарх повернулся к красному углу, где по традиции располагалась божница, трижды поклонился и трижды осенил себя крестным знамением.

Стрельцы с напряжением смотрели на грозного владыку, и у многих от страха холодели руки.

– Бог благословен, государь! – сказал патриарх и сурово посмотрел на стрельцов. – А я спрошу… Много ереси распространилось на просторах Московского царства. Проклятые злобожники, в коих никакого добра не обретается, во множестве ползут с Запада, яко аспиды, живут среди православного христианства и повсюду сеют и насаждают наполненное лестью, лукавством и хулою свое безбожное и скверное учение – учение католиков лютеран и кальвинистов. Хотя иноверцы и раньше в русских просторах бывали, да только пользы от них сотворилось на нашей земле весьма мало. Они явные вороги Богу, Пречистой Богородице и святой православной Церкви. Ибо все православные за веру и за Церковь Божию, пуще, нежели за свое отечество и дома свои, на ратном поле не щадят жизни своей. Как можно доверяться этим безбожникам, – патриарх сделал едва заметное движение головой в сторону хмуро стоявших особняком докторов, – исполнять их приказы, изучать их еретические латинизмы, если они нашу веру не признают и презирают? Как можно доверяться иноземным нехристям, когда благодатью Божией в Русском царстве людей благочестивых и искусных врачевателей духовных и душевных недугов – зело много?