Владимир Сназин - Доктор Постников

– Ты почто, холоп юродивый, губы свои расслюнявил?! – нависнув над Никодимом, гаркнул стоявший неподалеку Иван Языков, выхватил из-за голенища упругий хлыст и замахнулся на стрельца.

– Стой! – остановил своего разгоряченного помощника царь Федор. – Помнится мне, Иван Максимыч, я читал какую-то челобитную на этого полковника и, кажется, просил тебя разобраться в том деле. Ты что-нибудь выяснил? Какое недовольство высказывают стрельцы против Сеньки Грибоедова и Богдана Пыжова?

– Да, государь, было такое, – бросив ненавистный взгляд на Никодима, ответил Языков, – полковник Богданка Пыжов притеснял, не платил и бил жестоким боем стрельцов, за что был наказан боярином Михайлом Долгоруким. А что касается стрелецкого головы Сеньки Грибоедова, то по твоему царскому указу светлейший патриарх с бояры самолично полковнику расспрос учинял. – Языков замолчал и выжидательно посмотрел на патриарха.

Патриарх Иоаким поднялся, расправил плечи и, повернувшись к царю всей статью, с достоинством поклонился.

– Полковник виновен! – веско сказал Иоаким. – Не по-христиански обходился стрелецкий голова с твоими подданными, государь, не по-православному. Сборные деньги пускал в расход на свои нужды, а стрелецкие земли, которые по твоему, государь, указу отведены были им под дворы, полковник под собственные вотчины забирал. И на них же для личной прихоти посылал жен стрелецких и детей пруды копать, плотины строить, лес пилить и на стрелецких же подводах к Москве этот лес на торг возить. Много тесноты, насильства и обиды принес полковник Сенька Грибоедов стрельцам. Виновен, государь, холоп твой Сенька! – Повторил Иоаким. И в подтверждение своих слов патриарх сильно стукнул посохом по сухому бревенчатому полу учебного зала. Звук двойным эхом отразился от сводчатого потолка и распластался по полу.

– Прикажи, государь, учинить этим злодеям расспрос с пристрастием. – Патриарх так же степенно поклонился царю и со все еще возбужденным лицом сел на свое место.

– Иван Максимович, – обратился царь к Языкову, – полковников в тюрьму, а с Никодимки прикажи на съезжей избе взять сказку о челобитье стрельцов, да смотри, чтоб без пристрастия, не калечь мне лекаря ратного.

И царь Федор погрозил Языкову пальцем.

– Потом учиним расспрос полковникам.

– Исполню, государь!

Языков подошел к Никодиму и, ткнув его рукоятью хлыста в плечо, сказал: – Вставай, холоп, пошли.

Языков вывел Никодима за дверь, дал стрельцам необходимые указания и вернулся в учебный зал.

– Ну что, Блюментрост, продолжай испытание, – сказал царь Федор, когда все успокоились. – Кто у тебя следующий?

Доктор Блюментрост стал шарить глазами, ища, кого из стрельцов лучше вызвать, но царь Федор опередил его.

– А вон те двое, которых едва видно из-под стола… – Он рукой указал на двоих стрелецких детей, которые сидели с настороженными лицами на самых отдаленных скамьях. – Ну-ка подойдите сюда! Они у тебя что, тоже на лекарей учатся? – спросил он Блюментроста.

– Да, государь.

Отроки, которым от силы было лет двенадцать-тринадцать, вздрогнули и на полусогнутых ногах как шарики подкатились к стулу царя и, дрожа, распластались в земном поклоне.

– Вы чьи? – спросил он их.

– Квашнины, государь, – приподняв голову, сказал один из мальчиков, который, видимо, был посмелее. – Я Сенька, а энто брат мой Никитка, мы сыны Емельяна Квашнина, стрельца твово.

Никитка так же в страхе поднял голову, взглянул на царя, и оба мальчишки опять пали ниц.

– Встаньте, отроки, – ласково сказал царь. Мальчишки встали и сели напротив Федора на пустой скамье. – Ну что, нравится вам учиться в лекарской школе?

– Не очень, государь! – с опаской разноголосо ответили дети. – Больно жутко здесь и страшно, – дополнил Сенька – и неожиданно покраснел.

– Вот как? – удивился Федор. – А чего же вы страшитесь? Неужто вам доктор Блюментрост какие-то страхи показывает?

– Хворые стрельцы, государь, очень страшные, – едва слышно проговорил опять Сенька.

– Чем же они вас напугали? – хмыкнув, спросил царь.

– Там, где мы учимся, – стал рассказывать Сенька, – стрельцы лежат кто без руки, кто без ноги. Страшно. А у другого, – и Сенька опасливо огляделся по сторонам, как будто боясь, что его могут услышать те, кому этого слышать не надобно, – нету носа и лица. Он не шевелица, а по нему крыса ходит и откусывает кусочки с него, зело страшно.

У царя Федора от изумления расширились глаза, он повернулся к Блюментросту и зло взглянул на него:

– Это что у тебя за лечебные палаты, Блюментрост, в которых раненых стрельцов крысы заживо едят?

– Не все раны и внутренние немочи мы можем лечить, государь, – склонив голову, сказал доктор. – Стрельцов раненых, убогих и покалеченных великое множество. Некоторые помирают. Лекарей и подлекарей не хватает, много стрелецких учеников не способны к обучению. Очень сложно заставить их выполнять дежурную работу, никто не хочет заниматься очисткой и уборкой лечебных палат. Об этом я постоянно докладываю главе Аптекарского приказа боярину Одоевскому. Примеров, как тот, о коем ты сегодня услышал, много. Эти двое, – доктор Блюментрост показал на ребят, – только два месяца как в лекарской школе и уже говорят, что не хотят больше здесь учиться. Потому что раненые стрельцы страшные, а в лечебных палатах воняет.

Федор смягчил взгляд и вопросительно посмотрел на мальчишек:

– А что, отроки, это правда, что говорит доктор Блюментрост, будто вы без охоты пришли в школу изучать лекарские науки?

Оба мальчика молча кивнули головами.

– Без охоты, государь, – со страхом, едва слышно проговорили они и снова в поклоне упали на пол.

– Встаньте, встаньте, – милостиво сказал Федор. – Разве вам не хочется знать больше того, что вы знаете сейчас?

– Мы не можем, государь, – промолвил Сенька за обоих.

– Это от чего ж? – удивился царь.

– Матушка сказывала, чтобы мы лишнего не учили, потому что нам нельзя знать больше тятеньки. А наш тятенька знает только Псалтырь и немного Евангилие читает, а другие книги, говорит он, читать нельзя, потому что они засоряют голову еретичеством и вольнодумством. Наш тятенька сказывал нам, что иные так набивали голову книжной ересью, что даже теряли свою православную веру и переходили в антихристову.

Братья повернулись к образам и стали неистово креститься.

– Вот истина, которая глаголет устами этих невинных душ, – назидательно воскликнул святейший патриарх со своего места. – У этих отроков достойная крепость православной веры и, судя по воспитанию, – она неколебима. Потому что, как сказал Христос, дети малосведущие в Писании, познают Бога и православную веру своим сердцем, и от этого у них души чистые.