Владимир Сназин - Доктор Постников

И теперь и доктор Блюментрост, и доктор фон Гаден, которые, памятуя данную государю присягу ничего не скрывать и не утаивать в своих знаниях, боялись, что если Петр скажет, что он не ведает этой болезни, то их могут заподозрить в умышленном сокрытии от учеников существования такой немочи, а это повлечет за собой расспрос с пристрастием.

– Так тебе знакома такая болезнь, студиоз Постников? – повторил вопрос царь Федор, выводя Петра из задумчивости.

– Да, государь, эта болезнь мне знакома.

Из угла, в котором кучно стояли иноземные доктора, прозвучал вздох облегчения.

– Я знаю о ней из уроков доктора Блюментроста и доктора Ван дер Гульста, – стал рассказывать Петр. – Они несколько лет провели наемными докторами на испанских торговых галеонах. На своих лекциях они говорили, что эта хвороба распространена на всех широтах севера и юга. Этим недугом чаще всего страдают галерные невольники, которые длительное время находятся в море. От однообразной пищи у них пухнут ноги, и кровоточат десна. И ни одно снадобье не помогало исцелить этот недуг. Как говорил доктор Блюментрост, скорбут, словно невидимый миазм, быстро распространялся по всему судну. Но, как только их судно посещало северные берега Африканского континента и они пополняли там свои запасы родниковой водой, фруктами, в том числе апельсинами и лимонами, а особенно свежими кислыми травами, большинство невольников быстро выздоравливало от повальной болезни.

– Что?! – закричал Федор, и его впавшие глаза от удивления широко раскрылись. Нижняя челюсть и руки у него затряслись. Он закашлялся, а изо рта и носа вместе с мокротой вылетели кровавые брызги. – Как? – еще раз выкрикнул он, вытирая с лица тылом кисти, кровавую мокроту. – У обычного раба, у галерщика, этот скорбут излечивается какими-то кислыми травами и апельсинами. А у меня, у великого князя, царя всея Руси… – Федор поперхнулся и снова закашлял, а из его ноздрей показались красные пузыри. Доктор Блюментрост быстро вынул из-за обшлага кусок ткани и промокнул им лицо государя. Но тот оттолкнул его руку и, повернувшись к боярину Никите Ивановичу Одоевскому, обиженно, по-детски, выговорил:

– Они что, не хотят меня лечить?!

Боярин опешил, заморгал глазами и стал, видимо, подыскивать слова для оправдания докторов.

– Выходит, я хуже самого последнего невольника?! – плача произнес государь, ни к кому конкретно не обращаясь. – Даже раб на галерах и тот может избавиться от этой ненавистной болезни. Но только не я… Степка, – топнул ногой царь и тут же, подтянув ногу, застонал от боли. В тесаных бревнах пола было множество сучков и неровностей, а подошвы его сапог, как и голенище, были сделаны из тонкого персидского сафьяна и не имели каблуков. Поэтому удар о пол для царя оказался болезненным.

– Ты чем, подлец, меня лечишь, жидовская твоя душа? Какой поганой жидкостью, какими растворами ты меня поишь? Почему я не знаю, какой вкус у апельсина, а лимон, заправленный медом, который ты мне подсовываешь, слипает все мое чрево и просится наружу. Почему ты мне не даешь той свежей кислой травы, о которой только что сказал студиоз Постников, а вместо этого суешь какие-то кислые настои, от коих меня тошнит и воротит?

Доктор фон Гаден, услышав гневную речь царя, вздрогнул и от страха съежился. Лицо его вытянулось в мучительной гримасе, а глаза, и без того выпученные, еще больше вылезли из орбит. В голове вдруг всплыла страшная картина опалы боярина Артамона Сергеевича Матвеева, ближайшего боярина почившего царя Алексея Михайловича, когда родственники царя – бояре Милославские – обвинили его в чернокнижии и колдовстве против царя Федора. Фон Гадена же, хоть его и опекал боярин Матвеев, не тронули как приближенного к царской семье. И благодарение Богу, царский гнев тогда обошел фон Гадена стороной. И вот теперь беда его настигла – сам царь обвинил доктора в неправильном лечении его болезни.

– Государь, – испуганно начал он, – тебе дается самое лучшее лекарское снадобье. В нем есть и свежая кислая трава, и апельсины, и лимоны, и еще много чего. Все это размолото и перетерто, потому что зубы твои слабы и не могут жевать…

– Так почему же тогда, как говорит студиоз Постников, у рабов та же немочь от этого лечения проходит, а мне от него становится только хуже, – перебил доктора царь.

– Болезнь твоя, государь, старая, родовая, – вмешался в разговор доктор Блюментрост. – Во всех твоих тканях от рождения имеются нутряные миазмы, которые и разъедают плоть в разных местах.… У галерников хвороба развивается по другому, у них миазмы скорбута пришлые – как бы со стороны. Поэтому на миазмы и кислотная трава, и лимоны с апельсинами, и свежая вода действуют убийственно.… Те настои, отвары и пластыри, которые дает тебе доктор фон Гаден, действуют нескоро…

– Степка! – вдруг опять закричал царь Федор, – дай мне сейчас какой ни есть настой унять боль, все нутро горит огнем.… Дай снадобье!

Доктора заметались, стали искать то, чего в Аптекарском приказе отродясь не было, потому что все лекарства для царской семьи изготавливались в коктории первой аптеки.

Неожиданно царя Федора затрясло, как будто его била лихорадка. Он тяжело задышал, глаза от ужаса расширились, с большим трудом он оперся руками о подлокотники, хотел встать, но, зашатавшись на слабых ногах, обессиленно рухнул на стул. Голова упала на грудь, а сам он, вытянув ноги, съехал с него вперед и затих, только из носа вытекла тонкая струйка крови.

Все разом заахали.… Среди стрельцов слышны были приглушенные восклицания:

– Господи, что деется, да нешто кончился царь-то наш батюшка? Ух, беда…

– Да никак отмучился голубок ясно солнышко, – крестясь, полушепотом произнесла постельница царевны Софьи Федора Родимица.

Софья подбежала к брату, схватила за руку и, прижимаясь к ней щекой, в голос запричитала:

– Федюшка, братец мой, да что ж с тобой приключилось, очнись, родимый. Не помирай, открой глазоньки-то…

Боярин Языков одним из первых подскочив к Федору, рывком дернул ворот царской чуги и освободил сдавленное горло. Золотые пуговицы разлетелись по полу в разные стороны.

– Стрельцы! Стрельцы! – зычно возопил он.

В учебный зал из коридора тут же вбежало около десятка стрельцов стремянного полка во главе с сотником Василием Каретным. Без какой-либо дополнительной команды они взяли бердыши наперевес, согнали со скамей стрельцов-учеников и прижали их к задней стене.

– Василий! – позвал Языков сотника. – А ну помоги царя поднять.

Сотник подбежал к Языкову, и они вдвоем, приподняв Федора, усадили его снова на стул. Доктора Блюментрост и фон Гаден подошли к Федору, первый взял руку царя и стал слушать пульс. Все напряженно следили за его действиями. Лицо доктора было напряжено, а сосредоточенный взгляд был устремлен вдаль. Он определял, есть у царя пульс или нет. Даже Софья, которая, достав из рукава небольшую «ширинку» из тончайшей турецкой кисеи, отирала слюняво-кровавое чело брата, и та замерла в ожидании.