Владимир Сназин - Доктор Постников

Тем временем патриарх встал, поднял посох, как бы призывая всех к тишине, и произнес:

– Прости нас, Господи! Не уберегли мы государя нашего от иноземной порчи. Помолимся православные Господу нашему Иисусу Христу во славу и здравие царя Федора. Попросим Создателя о помощи, дабы даровал исцеление рабу Божьему Федору. О Господь, омой кровь его лучами Твоими. Прикоснись к нему силою чудотворною, благослови все пути его ко спасению, выздоровлению и исцелению. Да услышит молитву сию Господь. Слава и благодарность силе Господа. Аминь! – Иоаким повернулся в красный угол и перекрестился. Остальные повторили молитву и тоже стали креститься, кто трижды, а кто и больше раз.

Эй, немчура, – крикнул Языков, обращаясь к Блюментросту и доктору фон Гадену. – Что с государем? Жив государь али как?!

Блюментрост, не реагируя на вопрос Языкова, смотрел на доктора фон Гадена, внимательно прислушиваясь к пульсирующей артерии. Вдруг его лицо разгладилось, а глаза блеснули радостью. Он слегка улыбнулся и едва заметно кивнул головой коллеге. Фон Гаден все понял и, повернувшись ко всем, громко объявил:

– Жив наш царь батюшка, дышит государь!

– Слава те Господи, внял нашим молитвам, отвел беду! – воскликнул патриарх: – Помолимся за здравие, православные.

Стрельцы стремянного полка опустили свои бердыши, перекрестились и по команде сотника опять вышли в коридор. Стрельцы-ученики заворчали и начали было возмущаться.

Но боярин Языков гаркнул на них:

– А ну молчать! Вы что, скоты, забыли, кто сидит перед вами?!

Стрельцы тут же притихли, но исподлобья бросали на боярина ненавидящие взгляды.

Доктор фон Гаден достал из комода свежую тряпицу, смочил в холодной воде и, попросив позволения у Софьи, стал протирать лицо и грудь Федора.

Мало-помалу царь стал приходить в себя. Он открыл глаза и медленно посмотрел вокруг. В зале послышался вздох облегчения.

– Слава богу, пришел в себя, – прошептал боярин Василий Федорович Одоевский и троеперстно, не оборачиваясь к иконе Спасителя, перекрестился.

– Как себя чувствуешь, государь? – наклонившись к Федору, спросил Иван Языков.

Федор тусклым взором посмотрел на него, затем обвел взглядом стрельцов и отдаленно стоящих докторов и остановил его на Петре.

– А у рабов на галерах тоже кровь из носа вытекала? – вдруг слабым голосом проговорил царь Федор, и его тяжелые веки снова закрылись, а голова стала медленно опускаться. Казалось, царь опять впадает в забытье. Но неожиданно Федор вновь открыл глаза и, уже не замечая Петра, стал водить глазами, как будто кого-то высматривая.

– Ты кого ищешь, государь? – спросил Языков и сам стал оглядывать зал.

– А где мой лекарь жидовин Степка Фунгаден?

– Тута он, государь! – ответил Языков и, обернувшись к иноземцам, позвал:

– А ну, шаман, подь сюда!

Василий Каретный подскочил к доктору и одним толчком вышиб его из иноземной группы к стулу царя.

– Что прикажешь, царь-батюшка? – Фон Гаден не то от толчка, не то по собственному желанию упал на колени.

– Нутро все горит, кожу на теле рвет, дышать тяжко. Недужно что-то мне, Максимыч, – не глядя на доктора, сказал Федор. Затем слабой рукой притянул за рукав к себе Языкова:

– Только что на небе видел свою Агафьюшку, говорит, заждалась тебя миленький мой, когда же ты явишься ко мне. И так ручкой с неба мне машет, мол, иди ко мне, поднимайся…

Языков многозначительно посмотрел на Софью и дотронулся до лба Федора.

– Жар у тебя, государь, в постель тебе надо бы. Эй, Фунгаден, вставай.

Доктор поднялся, дрожа всем телом.

– Слушаю, боярин.

– Ты что там как истукан стоишь, делай что-нибудь!

– Нужно отвезти его в палаты и дать кислое питье, а еще желательно очистить кровь от миазмов.

– Опять кровь пускать? – не скрывая испуга, воскликнула царевна Софья.

– Нужно выпустить крови столько, сколько государь выпьет отвара, чтобы было равновесие.

– А это поможет? Ты уверен?! – угрожающе спросил Языков.

– Нет, я не могу быть уверенным, – боязливо ответил фон Гаден, но, увидев грозный взгляд Языкова, добавил: – все зависит от внутренних миазмов.

– Ты сам будешь жилу отворять?

– Да.

– Отвар тоже ты будешь готовить?

– Нет, все лекарские снадобья готовит аптекарь Гутменш, он сейчас в коктории первой аптеки.

– Тогда вот что, кудесник, – глядя в упор на фон Гадена, велел Языков, – дуй без промедления в первую аптеку, скажешь аптекарю, как его там…?

– Гутменш.

– Скажешь этому Гутменшу: если снадобье, которое вы оба приготовите, не поможет государю, на дыбе изломаю.

По взгляду главного боярина русского царства доктор фон Гаден понял, что Языков не шутит и не задумываясь исполнит обещанное.

Стремглав, ни с кем не прощаясь, фон Гаден кинулся в первую аптеку, которая располагалась на другой стороне Чудова монастыря. Языков же тем временем позвал сотника, приказал принести складные носилки.

К крыльцу Аптекарского приказа был подан возок, в который перенесли совсем слабого Федора. Царское окружение, понурив головы, невеселыми взглядами провожали царя. Стременная сотня беспорядочным строем, разгоняя в ближайшей округе зевак и вылезших из нор ночлежников, тихой рысью поскакала к своим конюшням. Государев возок, который сопровождали царевна Софья и сотенный Василий Каретный с двумя десятками жильцов, направился к царскому дворцу.

Как только царь и его свита покинули учебный зал, Блюментрост, собрав докторов вокруг себя, полушепотом примерно около получаса о чем-то с ними беседовал. Разговор шел на немецком языке. Ректор стоял спиной к ученикам, поэтому Петр не мог ни слышать, ни разобрать по губам, что он говорил.

Ученики-стрельцы тем временем бурно обсуждали происшедшее с царем.

Наконец Блюментрост вышел на середину зала и обратился к стрельцам:

– Хочу сразу всех предупредить, что случившийся сегодня с государем в стенах учебного зала Аптекарского приказа пароксизм никак не повлияет на дальнейший ход наших занятий. Как вам всем известно, провалившие сегодняшнее испытание или отсутствующие на нем ученики будут сопровождены на расспрос к дьяку Андрею Андреевичу Виниусу и, скорее всего, подвергнутся жестокому наказанию.

Как только доктор Блюментрост закончил говорить, среди стрельцов поднялся приглушенный ропот. А один из стрельцов, лет двадцати от роду, видимо, не робкий по характеру, поднялся и, сняв с головы свою стрелецкую шапку и перекрутив ее от волнения руками, спросил ректора:

– А скажи нам, твоя милость учитель, а где наш товарищ Никодимка? Он ведь самый первый ответил и на твои, и на государевы вопросы и получил от царя похвалу. Куда его боярин Языков отправил?