Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

Итак, было решено. Завтра утром, но не слишком рано, чтобы не быть невежливым, я отправлюсь на виллу Лорда Редвина и вызову его на дуэль. Я решил не брать с собой секунданта. Самому себе я объяснял это тем, что там есть еще двое взрослых джентльменов, один из которых безусловно не откажет мне в этой услуге. На самом же деле, я не мог не предчувствовать, что на этой вилле меня ждут настолько необычные обстоятельства, что любой не посвященный в них попутчик будет грубой помехой и сведёт мою месть к фарсу.

Меня можно спросить, не боялся ли я дуэли. Почти нет. Я видел смерть и научился ценить жизнь. Я не хотел умирать от руки этого лорда, но здравые рассуждения говорили, что все шансы на моей стороне. Я прекрасно фехтовал, с двадцати шагов попадал из пистолета в игральную карту, я участвовал в боях и был привычен к опасности. По правде говоря, я ехал не сражаться, а убивать. Быть может, это было непорядочно с моей стороны, но что ж тогда? Не значит ли это, что любой мерзавец может как угодно издеваться над людьми, находя защиту в собственной слабости?

Меня больше волновала возможность того, что Лорд Редвин откажется драться. Для английского дворянина, не переступившего порог старости, такое поведение было бы невозможным, но я знал и слышал столько невозможного о Лорде Редвине, что был готов ко всему. Сознаюсь, я не знал, что буду делать, но надеялся, что найдется выход, который удовлетворит меня и моего отца.

Я плохо спал эту ночь. Проще всего было выпить лауданума, но опиум последнее время стал внушать мне опасения. Я не видел в нем ничего дурного, но он оказывался слишком сильно связанным с Лордом Редвином. Я не сомневался в том, что Доратти вылечил итальянскую проститутку опиумом. Я помнил необычайно крепкий лауданум, которым угощали меня ужасные брат и сестра в гостинице рядом с поместьем Лорда Редвина. Сестра курила кальян, а я слышал, что турки, или кто-то еще, курят опиум таким образом. Кроме того, опиум клонит ко сну, а я предпочитал быть злым и невыспавшимся, а не добродушным и сонным.

Я встал рано, едва смог дождаться десяти часов и, одевшись со всей возможной тщательностью в парадную форму, отправился в Женеву на нанятой лодке. Я рассчитывал оказаться у виллы к полудню, и так оно и вышло. Лодку я отпустил, их много было в Женеве и всегда можно было нанять сколько угодно, а кучеру приказал ждать, ибо не рассчитывал задержаться надолго и не хотел брести до Женевы пешком.

Ворота были открыты. Я вошел. Сад был несколько запущен, дорожки не вполне чисты, как оно всегда бывает в сдаваемых внаём домах, но все было в рамках приличия, и ничего подозрительного я не заметил. Мои нервы были так напряжены, что в этом приветливом и ярко освещенном месте мне казалось, что сейчас из кустов или с дерева на меня спрыгнет вампир и вонзит зубы в шею или руку.

Из дверей дома вышел представительный слуга в ливрее. Я спросил, дома ли Лорд Редвин, и, услышав утвердительный ответ, приказал доложить. Слуга вернулся через несколько минут и сообщил, что его сиятельство Лорд Редвин просит господина баронета пожаловать. Меня провели через комнаты первого этажа к выходу с другой стороны дома. Там оказались хозяйственные постройки, из одной доносился собачий лай. Мы вошли в открытую дверь, и слуга доложил о моем прибытии.

Надо сказать, что я все время ждал каких-то несообразностей, но этикет соблюдался, всё было в рамках приличий. Несообразности начались сразу за дверью.

Я обнаружил там довольно большую группу людей. Начну их описание снизу, чтобы закончить тем, кто интересовал меня в этой компании больше всего.

Двое огромных кудрявых мужчин с чёрными бородами казались итальянскими разбойниками и, как выяснилось в последствии, ими и были. У каждого за пояс были заткнуты два пистолета, а огромные ножи в ножнах напоминали формой и размерами классические римские мечи.

Три очень хорошенькие девушки, судя по виду, тоже итальянки, были одеты горничными, но костюмы казались скорее театральными, чем настоящими. Вырезы на платьях были слишком низкими, платья слишком туго обтягивали их формы и были такими короткими, что изящные ножки были открыты выше лодыжек. Возраст итальянок трудно определить, но одна из горничных была совсем ребенком. Она рано развилась под воздействием роскоши итальянской природы и благотворным воздействием климата, но формы были ещё незрелыми, глаза смотрели по-детски. Мне показалось, и я был прав, что ей не более двенадцати лет.

Две молодые дамы, которых я уже видел в лодке, оказались вовсе не похожи друг на друга, чего можно было бы ожидать от сестер. Одна была с темно каштановыми волосами, очень стройная, небольшого роста. Она была одета скромно, во все чёрное, что очень шло её внимательным, умным и грустным глазам. Эта женщина единственная из присутствующих вызвала мою симпатию. Другая дама была, то что называется, роскошной красавицей и не скрывала этого. Пышная грудь была еле прикрыта полупрозрачной кисеёй. Она была напудрена, глаза блистали, а ярко накрашенные губы были влажными как бы от постоянной, никогда не покидающей её страсти.

Доктора Доратти я уже описывал, и он не изменился к лучшему с позавчерашнего вечера.

В отдалении от слуг, женщин и доктора, прислонившись к столбу, поддерживающему кровлю, стоял молодой мужчина приблизительно моего возраста. Он был без фрака, и его белая сорочка уже пострадала от соприкосновения с деревянными частями постройки. Он был невысок, строен, худ и был единственным блондином в этой компании. У него было лицо падающего ангела. Я именно говорю не падшего, а падающего. Наверное, именно так ангел, занесшийся в выси, куда нет входа никому, кроме Единого, смотрел в бездну, куда должен был быть низвергнут, смотрел еще в порыве борьбы, но уже и в ужасе поражения и неизбежного наказания. Да, это было лицо ангела, но ангела испуганного и всё ещё опасного в своем безумном бунтарстве.

Посредине помещения стоял безупречно одетый мужчина. Он был завит, тщательно причесан. Помню, меня удивили пышные, идеально белые кружева его сорочки, изящно с отменным вкусом оттенявшие прекрасно сшитый черный фрак. Признаюсь, я видел аристократов разных наций, но ни один из них не был так сверхъестественно элегантен, не выказывал с таким безразличием привычку к роскоши и богатству как Лорд Редвин.

Мой парадный мундир слегка помялся за время переезда через озеро. Дорожная пыль, солнечные лучи, мои собственные движения сделали мой наряд не то, чтобы неэлегантным, но, так сказать, живым и теснимым жизнью. Лорд Редвин выглядел как статуя, как живое воплощение богатства, роскоши и знатности. Я понял, что не смогу состязаться с ним на этом поле, и это поражение, незаметное и неинтересное никому, кроме меня, придало моим намерениям новый импульс.