Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

Я не хотел ни кровопусканий, ни рвотных. Более того, я приписывал свое несомненное движение по пути к выздоровлению именно полному покою и отсутствию всяких врачей. Однако желание видеть соотечественника и поговорить с ним на родном языке было довольно сильным. Кроме того, согласиться было простейшим способом отделаться от хозяина, махавшего руками и болтавшего без остановки. Я приказал просить врача зайти, твердо решив не поддаваться его ланцетам и клистирным трубкам.

Через несколько минут хозяин ввел в мою комнату невысокого мужчину лет пятидесяти и, посчитав свою миссию выполненной, оставил нас в покое. Незнакомец удивил меня яркими живыми глазами, которые мгновенно пронеслись по моей лежащей фигуре, по комнате, разбросанным вещам, столу с канделябром. Его лицо, на котором особо выделялся большой подвижный нос, вполне управлялось волей хозяина, поэтому оно не имело того привычного набора морщин и складок, которые с возрастом приобретают лица людей, находящихся под воздействием одного и того же настроения, страсти или порока. Физиономические черты представляли собой фантасмагорическое смешение всех типов, которые так живо описал доктор Белль в его «Физиономической анатомии и физиологии». Я заметил выражение презрения и вежливости на его лице, когда хозяин открыл дверь, а гость еще стоял в коридоре. Он перешагнул порог и стал величественным и невозмутимым. Хозяин ушел, но тут проявилось лукавство, перешедшее в добродушие, а затем в широкую и приветливую улыбку, с которой он посмотрел на меня. Кроме того, поразил меня большой медный чайник, который он принес с собой.

Незнакомец поставил чайник на стол, поклонился по-военному и сказал хриплым голосом, будто заглушавшим звуки какого-то тоненького и никому не слышного голосочка, говорившего что-то свое, совсем иное:

— Разрешите представиться, дорогой соотечественник, Энтони Брекстон, выпускник Эдинбургского университета, военный врач. Направляюсь из Копенгагена в Милан к новому месту службы.

В ответ я извинился, за свое лежачее положение, и также представился. Я сразу сказал мистеру Брекстону, что очень рад видеть его, но к счастью для себя не нуждаюсь в искусстве врача, поскольку иду на поправку.

— Позвольте, господин майор, — ответил доктор — специалисту судить, больны вы или нет. Сознайтесь мне честно и прямо: вы участвовали в сражениях?

— Да.

— Были ранены?

— Дважды.

— К вам вызывали врача?

— Да, оба раза.

— И что же делали с вами мои уважаемые коллеги? Впрочем, молчите. Я скажу сам. Вам пускали кровь, ставили пиявки, если они были, назначали голодную диету, давали рвотное и промывали желудок. Верно?

— Именно так, — более приветливо ответил я, начиная интересоваться этим не вполне обычным разговором.

— А не помните ли вы, чем объясняли свои действия господа, желавшие вам только добра?

— Они говорили, что необходимо ослабить организм, чтобы болезненная сущность, не находя себе достаточного питания, покинула тело.

— Я удивляюсь, как от такого, с позволения сказать, лечения, тело не покинула ваша несчастная многострадальная душа! О, доктор Шталь! Сколько великолепных молодых жизней унесла твоя чудовищная система! Как можно ослаблять организм раненного, чье состояние является астеническим, то есть требующим немедленного укрепления, а не ослабления? Впрочем, оставим это. Я принес лекарство. Давайте немедленно приступим к приему. Разрешите, я поставлю чайник к огню, чтобы лекарство не остыло.

— Как же вы могли заранее принести лекарство, не зная, чем я болен? Вы же и сейчас не осмотрели меня.

Доктор поставил чайник к огню, пододвинул табурет к моей постели, сел и склонился ко мне.

— Господин майор! Какие тут нужны осмотры?! Я вижу совершенно ясно, что ваш организм ослаблен войной, долгой разлукой с родным домом, тяжелой дорогой через эти ледяные перевалы и глубокими душевными ранами, нанесенными теми, кого вы любили. Верно? Я угадал?

— Да, — в изумлении ответил я.

— А если бы даже и не угадал. Великий творец современной медицины, мой незабвенный учитель доктор Браун доказал, что девяносто семь процентов болезней являются астеническими, то есть требуют усиления организма, и только три процента являются стеническими и требуют его ослабления. Значит, лечение можно назначать заранее, и врач ошибется не чаще трех раз из ста! Вы слыхали о врачах, которые ошибаются так редко?

Я не слышал, конечно, и спросил, какое же средство применяется последователями доктора Брауна.

— Содержимое этого сосуда способно повысить возбудимость любого астеника! Там крепкое вино с большой дозой опиума и отваром хинной корки, также немного мускуса и каломели. Не мне равняться с доктором Брауном, но моя скромная заслуга состоит в том, что я первый догадался нагревать лекарство. Ясно ведь, что горячее питье укрепляет сильнее, чем холодное. Странно, что до этого никто не додумался раньше. Итак, приступим.

Он поставил на стол две дельфтские чашки и потянулся за чайником.

— Вы тоже больны? — спросил я, не зная, смеяться или ужасаться.

— Мы все больны, господин майор. Я, как и вы, ослаблен дорогой. Со мной обошлись несправедливо и грубо. Вы можете задержаться тут, а мне завтра надо ехать. Чего более?

Мистер Брекстон налил свою микстуру в чашки, и мы выпили. Мне действительно сразу стало легче и веселее, что нисколько не удивительно, учитывая состав лекарства. Я почувствовал голод и сказал об этом. Доктор пришел в восторг:

— Друг мой! Вот один из случаев торжества Браунианства! Организм, вставший на путь исцеления, сам требует того лекарства, которое мой учитель считал вторым по значению после опия с алкоголем. Жареное мясо с перцем, вот что вам нужно. Система никогда не подводит. Я заранее предвидел течение вашего случая, и…

Он выглянул за дверь, крикнул по-английски:

— Подавайте!

Слуга почти немедленно внес поднос с огромным дымящимся бифштексом, хлебом и специями. Доктор стал резать мясо, он накладывал мне лучшие куски, помогал и смотрел на меня с такой нежной заботой, так внимательно заглядывал в глаза, что на этот вечер я стал горячим сторонником системы доктора Брауна.

Наутро я проснулся в состоянии сильнейшего похмелья, но, как ни странно, почти поправившимся. Доктор Брекстон уже уехал.

Через неделю я окончательно пришел в себя, расплатился с хозяином и продолжил путь. К слову хочу сказать, что мое состояние заметно увеличилось за время моего отсутствия. Отец, управляя своими и моими делами, был удачлив во всем. Кроме того, я очень мало тратил. У меня не было семьи, мне не о ком было заботиться. Жалованье офицера военного времени удовлетворяло мои потребности. Лошади, слуги, квартира, обмундирование мне полагалось казенные. Я не участвовал в кутежах, не испытывал никакого интереса к карточному столу. Похоть жила во мне и требовала удовлетворения, но и здесь я был экономен не по причине скупости, а в силу своих устремлений и взглядов на жизнь. Многие офицеры становились любовниками итальянских графинь, актрис королевской оперы, обедневших французских аристократок. Они делали вид, или действительно были в восторге от этих связей, но непредвзятый взгляд со стороны показывал, что их подругам нужны были деньги и ничего более. Во всяком случае, об этом можно было судить по многочисленным разрывам, так или иначе совпадавшим с приближением или наступлением финансовых кризисов.