Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

Материальная сторона моего существования не пострадала. Джеймс не догадывался о моих ночных похождениях и полагал, что я просто-напросто напился пьян и заснул, где пришлось. Однако мозг и сердце были повреждены. Я ужасался, вспоминая мерзкие объятья чудовищных распутников. Я боялся заглянуть в ту пропасть, которая разверзлась у моих ног, и всего за шаг от которой я смог остановиться. Мне казалось, что никакое мыло, никакие духи и притирания не смоют с моей кожи липкий яд, в который я так неосторожно окунулся. И, вместе с тем, мне хотелось повторения. Мой собственный вампир, который теперь жил во мне, требовал новой пищи. Я видел во сне ужасающие по своей непристойности сцены, и просыпался разбитый, с больной головой, ломотой в суставах и страстным желанием того, от чего хотел бежать как можно дальше. Такова вредоносность Вампира. Разговоры о нем, общение с его жертвами, посещения мест его обитания смертельно опасны.

Через несколько дней мы прибыли в Лондон, и я остановился в особняке, где уже полгода пребывали моя мать и сестры. Оказалось, что я сильно опередил свой полк, и могу провести в Лондоне дней десять, отдыхая и готовясь к предстоящим военным действиям. Деятельность моих родственников в Лондоне была довольно успешной. Наш дом был наполнен аристократической молодежью, и матримониальные устремления сестер вот-вот должны были счастливо реализоваться. Я был встречен приветливо, но без особой радости. Деревенский помещик, кавалерийский офицер, я мало подходил к странной атмосфере салонов того времени. Я обыкновенно стоял в стороне, слушал разговоры и дивился тому, что не понимаю почти ничего. Все говорили по-английски, но речь была так быстра, бессвязна и бессмысленна, говорящие с такой скоростью меняли темы разговора и перескакивали с одного обстоятельства на другое, что, если бы они говорили по-албански, я понял бы немногим меньше. Моя позиция стороннего наблюдателя имела, однако, то удобство, что я мог выбирать тот разговор, в котором различал интересующие меня слова.

Лорда Редвина поминали не часто, но каждый раз произносивший его имя делал после этого паузу, иногда продолжительную, иногда почти незаметную, позволявшую, однако, присутствующим наполнить ее многозначительными взглядами, вздохами и жестами. Казалось, все знают или делают вид, что знают какую-то тайну. Я не верил этим людям, потому что полагал, что сам достаточно близко подошел к тайне Вампира, и не верил, что эти разряженные куклы могли составлять «его свиту» или хотя бы знать о ней. Однако перед самым моим отъездом незначительный эпизод показал мне, что гордыня — плохой проводник в людском обществе. Кто-то помянул Лорда Редвина. Одна из барышень уже до того сидевшая смертельно бледная и, как мне казалось, с выражением муки на лице упала в обморок. Ее сразу унесли в соседнюю комнату, но я увидел лица нескольких девушек и женщин, смотревших ей вслед. Это были не лица, а маски. Никакое движение, никакая жизнь не существовали в них. Густой слой румян, белил и пудры скрывали все, но они не могли скрыть глаз. Их глаза были совершенно непрозрачны, неподвижны, как будто смерть наложила на них свой мрачный отпечаток. И посреди каждого такого глаза черным тусклым пятном выделялся нечеловечески огромный зрачок, более пригодный для полной темноты, чем для ярко освещенной гостиной. Я с ужасом заметил на шеях этих дам мушки как раз на тех местах, где у Клары и безымянного существа в деревне были следы укусов. Итак, Вампир поразил своим ядом Лондон!

Я скоро уехал в Брайтон, встретил свой полк и оказался на континенте. История следующих полутора лет моей жизни не заслуживает того, чтобы я излагал ее отдельно. Я был в действующей армии, и этим сказано все. Я побывал в Париже, проехал через разоренную войной Францию, участвовал в последней битве, где чудовищный тиран и губитель стольких невинных душ был, наконец, окончательно разгромлен. Я проявлял храбрость, вернее сказать, не проявлял слишком очевидной трусости. Дважды ходил в атаку во главе эскадрона, был легко ранен и тому подобное. Во все это время я почти не вспоминал о Вампире, и тот, что сидел во мне, также не давал о себе знать. Я получал из дома письма. Там все было в порядке, и у меня уже были племянник и племянница. Весной 1816 года я получил бессрочный отпуск с сохранением половинного содержания и решил отправиться в Англию. Жажда мести была уже не так сильна во мне. Слишком много крови я видел за последние месяцы, чтобы желать еще одной смерти. Не поиски Лорда Редвина звали меня домой, а естественное желание повидать близких и пожить в родном доме.

В это время я находился в Милане, где состоял офицером по особым поручениям при особе английского консула. Естественно было бы отправиться домой морем, но я решил пересечь Европу посуху. Дело в том, что мне очень хотелось побывать на Женевском озере и побродить по местам столь упоительно описанным Руссо в его бессмертной «Элоизе». Я мечтал об этом давно, теперь возможность представилась, чего же боле?! Желание и впрямь казалось невинным, и я предвидеть не мог, чем оно обернется и сколько горя принесет мне и моим близким.

Итак, я бодро отправился в путь. Я ехал как частное лицо, один, без сопровождающих, однако форма английского офицера была достаточной гарантией того, что со мной всюду обращались уважительно и даже подобострастно.

По дороге со мной произошло чрезвычайно забавное событие. Начиная эти записки, я твердо решил писать только то, что относится к делу, но удивительный оригинал, встреченный мной в Швейцарских Альпах, заставляет меня сделать исключение.

После перевала Сен Бернар я почувствовал себя больным. Странно! Говорят, что горный воздух целителен для легких, но мои он жёг немилосердно. Я едва мог дышать, кашель раздирал мне грудь, на лице проступили красные пятна. В довершение ко всему меня бил сильнейший озноб. В таком виде я был на носилках доставлен в деревушку Орзьер. Хозяин гостиницы встревожился, видя мою болезнь. Он боялся того, что смерть английского офицера в его заведении привлечёт неблагожелательное внимание властей и плохо отразится на его спокойствии и доходах. Он пытался убедить меня ехать дальше, часто поминая места, о которых я не имел ни малейшего понятия, кроме знаменитого Вэвэ. Его красноречие не достигало цели. Во-первых, я был болен и не хотел никуда ехать, во-вторых, я почти не понимал языка, на котором он говорил.

Впрочем, мне была предоставлена порядочная комната. Ел я мало, но пища была отменного качества. Постепенно я начал приходить в себя. Я был еще слаб, но уже подумывал о том, чтобы встать с постели. Вдруг, ближе к вечеру, в мою комнату явился хозяин и заговорил со мной на ужасающем диалекте итальянского. Я понял, что в гостиницу прибыл и собирается остановиться на ночлег английский врач, путешествующий в противоположном моему направлении.