Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

— Вы разрушаете избранный круг, Редвин, — сказала мисс Ада. — Жертвы не исчезают без следа. Мы деградируем и скоро уйдем в небытие с ними вместе, не успев достигнуть цели.

— Терпение! — отвечал Лорд Редвин. Его голос стал еще прекрасней. Он не говорил, а пел, и речь его входила в душу как стихи, сложенные гением в момент экстаза. — Дайте мне двенадцать месяцев, и мы найдем Рай на земле. Люди стремятся к рабству, мы заставим их стать свободными. Человек не знает покоя, он будет трудиться, но свободный человек будет творить истинное добро вместо унылого и косного зла. Избранные народы юга разобьют железо рабства, покончат с нищетой и слабостью. Мы откроем земной Рай, и кто из оставшихся в живых не захочет поселиться там?

— Где же вы надеетесь найти земной рай? — мой голос прозвучал хрипло и тускло.

Я был трижды неуместен в этом обществе, но уйти не мог, и меня терпели.

— В Греции, сэр! Только там, в истинной колыбели человечества!

— Но рай должен находиться у истоков Евфрата…

— А также Фиссона, который отождествляют с Нилом, и Гихона по общепризнанному мнению являющейся Гангом. Оставьте предрассудки, сэр Эрнест! Люди расселились из земного Рая и унесли с собой названия рек. Я знаю, что Рай в Греции и найду его.

— Но как вы узнаете, что нашли? Таких названий рек нет в Греции.

— Я увижу своими глазами. У меня есть глаза, не эти, — мисс Ада коснулась век пальцами, — которыми я узнаю Рай.

— Я не хочу видеть этих глаз. Яхта готова, пойдемте, Чарльз!

— Да… идем. Поищем покоя в волнах. Кажется, поднимается ветер.

Лорд Редвин и сэр Адриан вышли из комнаты.

— Они утонут рано или поздно во время одной из таких безумных прогулок. Жаль… Я останусь одна, последним человеком на земле.

Мисс Ада села в кресло, рядом с которым стоял на коленях доктор Доратти. Он был возбужден только что введенной дозой морфина и, делая инъекцию мисс Аде, с неприятными гримасами поглядывал на ее колени, туго обтянутые тонким шелком коротких шаровар.

— Почему вы надеетесь остаться последним человеком на земле?

— Я не надеюсь, а ужасаюсь. Я знаю, что все те, кого я люблю, и кто мне близок, погибнут раньше меня. Они подвержены воздействию морфина. Они порождают монстров, вампиров, которые выпьют всю их кровь до капли, если они сами раньше не убьют себя. На меня морфин не действует: дает покой и только. Так что же, сэр Эрнест, вы со мной, или?..

— С вами! — неожиданно твердо сказал я.

— Тогда… — и мисс Ада указала на склянку, в которой оставалась еще кровь сэра Адриана с разведенным в ней морфином.

Доратти сделал инъекцию быстро и ловко. Во мне стало рождаться новое, которое я не хочу вспоминать и описывать. Теряя контроль и рассудок, я спросил мисс Аду:

— Какими глазами вы увидите земной рай?

Она не ответила, только сняла и бросила на пол бархатный сюртук. Под ним ничего не было, только полоска черного шелка отделяла низко открытый живот от бесстыдно обнаженной прекрасной груди.

Я смотрел на нее, не отрываясь, и с ужасом, содроганием и страшным возбуждением увидел, как окончания грудей открылись и наружу показались два безмерно печальных и бездонно глубоких глаза.

Подробно описывать дальнейшее нет смысла. На следующее утро я проснулся в одной постели с мисс Адой и мисс Селлой. Доратти взял моей крови, сделал мне инъекцию морфина, потом ещё одну, ещё и ещё… Я не знал, сколько времени провёл в обществе вампиров, но потом оказалось, что больше трёх месяцев. За это время я испытал такое, на что не хочу дать ни малейшего намёка даже в этой, не предназначенной ни для чьих глаз повести.

Я забыл о мести, забыл о дуэли. Я почти не ел и вовсе не пил вина. Я хотел одного — морфина, морфина и еще раз морфина. Даже похоть стала угасать, хотя её удовлетворение в этом обществе не встречалось ни с малейшими препятствиями.

Однажды днём на кровать, где я отдыхал после очередной инъекции, рухнул рыдавший Доратти. Из его причитаний и воплей я понял, что общество покинуло виллу, и что Лорд Редвин не нуждается более в услугах доктора Доратти.

Я плохо понимал, что к чему, потом догадался, что Доратти остался совсем без средств к существованию, что виллу надо освобождать к концу недели, и что он ждёт от меня помощи.

Я не мог встать, не мог думать ни о чем. Я хотел лишь тишины и покоя. Я приказал Доратти идти, он продолжал рыдать, я сам чуть не расплакался, но тут случилось чудо.

Слуга, оставленный мной в гостинице в Лозанне, много раз пытался проникнуть на виллу и вызволить меня из беды. Отчаявшись в своих попытках, он написал письмо моему отцу, и тот прибыл на следующий день после исчезновения «избранного круга».

Отец понял всё по-своему, вернее сказать, не понял ничего. Он вознаградил Доратти, которого принял за моего врача, со мной обходился как с доблестным воином, заболевшим горячкой от ран, и свою главнейшую задачу видел в скорейшей транспортировке меня домой, в родную Ирландию.

Отсутствие морфина во все время путешествия причиняло мне чудовищные муки. Удивляюсь, как сердце моё не остановилось, а мозг не раскололся пополам. В каждой гостинице я требовал опиума, получал его, а с ним и мимолётное облегчение.

По прибытии домой я приложил все оставшиеся у меня силы к тому, чтобы раздобыть морфин. Он нашелся в Тринити Колледже Дублина. Молодой врач, которого приставили ко мне, делал инъекции, и они поддерживали мои силы. Я не мог отказаться от привычки, и научился сосуществовать с ней. Я мог быть любезен, остроумен, я много читал и был очень богат, потому что мало тратил — мне не нужно было ничего, кроме морфина.

В обществе удивлялись моему бледному лицу и то непомерно широким, то чрезвычайно суженным зрачкам. Мое военное прошлое будоражило воображение дам, но я не интересовался ими — морфин был моей любовницей. Необходимые дозы все время росли, а периоды, когда я вовсе не мог выходить из дома и сутками лежал в полной темноте, вздрагивая от любого шума, становились всё длиннее. Я мечтал о смерти, но не хотел ускорять её, чтобы не разлучаться с морфином. Кроме того, я не сомневался в том, что меня ждёт ад.

Не знаю, что случилось бы со мной, но через семь лет этого разрушительного существования я встретил женщину, которая увидела в чудовище человека и полюбила его. Всей оставшейся во мне душой я ответил ей взаимностью. Мне захотелось жить. Не знаю, откуда взялись силы, она дала мне их, но через полгода чудовищных мучений я смог отказаться от инъекций.

С тех пор прошло двадцать лет. У нас сын и дочь. Я заседаю в палате Лордов и являюсь одним из самых богатых и уважаемых жителей Ирландии. Ужасная болезнь, которую кое-кто припоминает, приписывается ранам, полученным при защите отечества от корсиканского чудовища.