Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

Обри все больше привязывался к Ианте; ее невинность, столь контрастировавшая с показными добродетелями дам, среди которых он пытался разглядеть истинный лик любви, покоряла сердце; он находил нелепой мысль о браке молодого человека, получившего английское воспитание, с необразованной юной гречанкой, однако, его все сильнее тянуло к почти что сказочной и близкой красоте. Он пытался освободиться. Составлял планы археологических исследований, уходил, обещая не возвращаться до исполнения замыслов; но не мог с должным вниманием изучать многочисленные руины, постоянно созерцая внутренним взором образ, который, казалось, всецело завладел его мыслями. Ианта не догадывалась о его любви и сохраняла ту же детскую непосредственность, что и в начале их знакомства. Она неохотно расставалась с ним, но потому лишь, что ей больше не с кем было посещать любимые уголки, где ее защитник углублялся в зарисовки или расчистку осколков, уцелевших в разрушительном токе времени. Она просила родителей подтвердить существование вампиров, и они, и все другие, отвечали утвердительно, бледнея от ужаса при одном имени чудовищ. Вскоре Обри задумал предпринять путешествие, рассчитанное на несколько часов; когда узнали о цели, все стали умолять его не возвращаться в темноте, ибо он неизбежно должен будет пройти лесом, в котором ни один грек ни при каких обстоятельствах не оставался после захода солнца. Они говорили, что это место сборищ вампиров для ночных оргий, и угрожали страшными бедствиями, подстерегавшими любого, осмелившегося пересечь их путь. Обри легкомысленно отнесся к этим измышлениям, он пытался поднять их на смех; но умолк, увидев их содрогнувшимися от его смелых шуток над превосходящими адскими силами, само упоминание которых студило кровь.

Следующим утром Обри отправился в путь в одиночестве; он с удивлением глядел на мрачные лица хозяев, и с беспокойством догадался, что их переполняют ужасом его насмешки, издевавшиеся над верой в чудовищных демонов. Он готов был отправиться в путь, тут Ианта приблизилась к его коню и горячо попросила его вернуться до ночи, когда начнет действовать сила этих созданий; — он обещал. Однако же он так увлекся исследованиями, что не заметил ни угасавший день, ни появления на горизонте одного из тех пятен, которые в жарком климате, так быстро собираются в огромные массы и изливают всю свою ярость на обреченные земли. В конце концов он все же сел на коня, намереваясь быстротой езды исправить промедление, но было уже поздно. Сумерки почти неизвестны в южном климате; солнце мгновенно зашло, началась ночь: он отъехал недалеко, и вся сила бури была прямо над ним — раскаты грома не утихали ни на секунду — тяжелые струи сильного ливня пробивали путь сквозь кроны деревьев, а голубые ветви молний, казалось, вонзались в землю и полыхали у самых ног. Вдруг лошадь испугалась и понесла его с жуткой скоростью через лесную чащу. Животное, наконец, утомилось и встало, он увидел во вспышке молнии в двух шагах от себя лачугу, едва возвышавшуюся над палыми листьями и окружившим ее кустарником. Он спешился и пошел к ней, надеясь найти проводника до города или рассчитывая хотя бы укрыться от ударов бури. Он был совсем рядом, когда гром стих на мгновение, позволив ему услышать жуткие женские вопли вперемежку с приглушенным торжествующим подобием смеха, тянувшимся единым непрерывным звуком; — он содрогнулся: но, понуждаемый громом, раскатившимся над самой головой, внезапным усилием заставил отвориться дверь избушки. Он оказался в полной темноте, но звук все же указывал направление. Он был уверен, что его не заметили; поскольку, несмотря на его оклики, звуки все продолжались, и никто не отозвался на его присутствие. Он почувствовал, что коснулся кого-то, немедленно обхватил его; тут кто-то крикнул: «Опять помеха!» и раздался громкий смех; он почувствовал чью-то нечеловеческой силы хватку; решив продать жизнь как можно дороже, стал сопротивляться, но все напрасно: его подняли в воздух и со страшной силой швырнули наземь: — враг бросился на него, стал коленями на грудь и схватил руками за горло — тут пламя многих факелов проникло через отверстие пропускавшее днем солнечные лучи: — он тут же вскочил и, оставив жертву, бросился в дверь, и через мгновение треск ветвей, с которым он продирался через лес, пропал в отдалении. Шторм утих, Обри лежал и не мог пошевелиться, люди снаружи скоро услышали его. Они вошли; свет факелов упал на грязные стены и на соломенную кровлю с каждой ее отдельной соломинкой, покрытой густыми хлопьями сажи. По желанию Обри они стали искать ту, чьи крики привели его сюда; он опять остался в темноте; но с каким же ужасом, во вновь запылавшем над ним свете факелов, он увидел невесомую фигурку своей прелестной учительницы, ставшую безжизненным трупом. Он зажмурился, надеясь, что это лишь видение его расстроенного воображения, но, открыв глаза, снова увидел то же тело, лежавшее на полу рядом с ним.

Щеки стали бесцветными, даже губы покрыла бледность; все же покой ее лица казался почти столь же привлекательным, как жизнь, недавно обитавшая в ней; шея и грудь были в крови, на горле были следы зубов, прокусивших вену; люди показывали на них и кричали, все разом объятые ужасом: «Вампир! Вампир!». Быстро устроились носилки, Обри положили рядом с той, кто еще недавно была предметом столь многих ярких и упоительных мечтаний, а теперь поникла как цветок жизни, погибший в ней. Он не понимал своих мыслей — его разум оцепенел, тщился отвергнуть мысли и найти спасение в пустоте, он почти бессознательно сжимал в руке найденный в избушке обнажённый кинжал необычной конструкции. Вскоре им встретились другие группы, занятые поисками той, которую не могла найти собственная мать. Они приближались к городу, их скорбные рыдания предвещали родителям какую-то жуткую катастрофу. Невозможно описать их горе; однако, разглядев причину смерти их ребенка, они взглянули на Обри, указывая на труп. Их нельзя было утешить; оба умерли с разбитыми сердцами.

Обри уложили в постель, и он впал в сильнейшую лихорадку, с частыми приступами безумия, он часто звал лорда Рутвена и Ианту — какие-то немыслимые умозаключения побуждали его умолять недавнего спутника о пощаде для любимого существа. Потом он призывал все бедствия на его голову и проклинал убийцу своей любимой. Лорд Рутвен по случайности прибыл в это время в Афины, и, каковы бы ни были его мотивы, услышав о состоянии Обри, немедленно расположился в том же доме и стал тщательно за ним ухаживать. Когда тот оправился от безумия, то пришел в ужас и содрогнулся, увидев того, чей облик соединился с обликом Вампира; но лорд Рутвен ласковыми речами, чуть ли не раскаянием в проступке, приведшем к их расставанию, и, более того, вниманием, беспокойством и заботой вскоре примирил его со своим присутствием. Его Лордство совершенно изменился, он утратил равнодушие, столь поражавшее Обри; однако, чем быстрее тот выздоравливал, тем быстрее он возвращался в прежнее состояние духа, и Обри уже не видел разницы с тем, прежним человеком, если бы временами его не поражал взгляд, направленный прямо на него и сопровождавшийся улыбкой злобного торжества, игравшей на губах: он не знал причины, но улыбка эта преследовала его. На последней стадии выздоровления больного лорд Рутвен был совершенно увлечен разглядыванием не знающих приливов волн, поднимаемых прохладным бризом или изучением перемещений светил, вращающихся подобно нашему миру вокруг неподвижного солнца; — было ясно, что он желал избегнуть его взглядов.