Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

Разум Обри был сильно ослаблен этим ударом, и всегда отличавшая его твёрдость духа исчезла, казалось, навсегда. Он стал таким же любителем одиночества и тишины, как Лорд Рутвен; но столь желанного одиночества его душа не находила в окрестностях Афин; он искал его среди развалин, где бывал раньше, образ Ианты стоял рядом с ним; — он искал его в лесах и слышал ее легкие шаги, ступавшие среди поросли в поисках скромной фиалки, он быстро поворачивался, и она с кроткой улыбкой на губах открывала ему свое бледное лицо и пронзенную шею. Он решился бежать из мест, что каждой черточкой рождали столь горькие воспоминания в его душе. Он предложил лорду Рутвену, перед которым чувствовал себя в долгу за нежную заботу, проявленную в продолжении болезни, совместно посетить те части Греции, где они не бывали прежде. Они ездили всюду, искали любое место, память о котором была еще жива, но, перебираясь с места на место, вряд ли отдавали себе отчет в увиденном. Они повсюду слышали о грабителях, но постепенно стали пренебрегать этими сведениями, которые представлялись им всего лишь изобретениями личностей, желавших воспользоваться щедростью тех, кого они защищали от выдуманных опасностей. В результате этого пренебрежения советами местных жителей они однажды пустились в путь в сопровождении лишь нескольких охранников, скорее служивших проводниками, чем защитниками. Оказавшись, однако же, в узком ущелье, дно которого, заваленное грудами обломков, обрушившихся с соседних склонов, служило руслом стремительного потока, они не без основания раскаялись в своей небрежности; едва лишь все они втянулись в этот узкий проход, как вздрогнули от неожиданного свиста пуль над головами и эха выстрелов нескольких ружей. Мгновенно охранники бросили их, и, расположившись за камнями, открыли огонь в направлении выстрелов. Лорд Рутвен и Обри последовали их примеру, спрятавшись на миг за спасительным изгибом ущелья; но устыдившись своего замешательства перед врагами, которые издевательскими воплями вызывали их на бой, и понимая, что их сможет убить без сопротивления любой грабитель поднявшийся на гору и зашедший к ним с тыла, они решились на немедленную вылазку с тем, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу. Не успели они покинуть защиту скал, как лорд Рутвен получил в плечо пулю, бросившую его на землю. Обри поспешил к нему на помощь; и, забыв о битве и о грозившей ему опасности, вскоре с удивлением увидел вокруг лица грабителей — их охранники сразу после ранения лорда Рутвена бросили ружья и сдались.

Пообещав крупное вознаграждение, Обри вскоре побудил их перенести раненного друга в близ расположенную хижину; а, согласившись на выкуп, он избавил себя от их присутствия — они вполне удовлетворились охраной у двери до возвращения своих товарищей с условленной суммой, на которую он выписал чек. Силы Лорда Рутвена быстро убывали; через два дня началась гангрена, и смерть, казалось, приближалась быстрыми шагами. Его поведение и внешность не изменились, он казался столь же невосприимчивым к боли, каким всегда был к окружающему миру; но на исходе последнего вечера его дух стал явно беспокоен, глаза часто останавливались на Обри, который желал быть полезным с усердием, превосходившим обыкновенное:

— Помоги мне! Ты можешь спасти — ты можешь сделать большее — я не говорю о жизни, я ценю смерть моего существования не более уходящего дня; ты можешь спасти мою честь, честь своего друга.

— Как? Скажи мне как? Я сделаю всё, — ответил Обри.

— Мне нужно совсем немногое — жизнь быстро угасает — я не могу объяснить все — но если ты скроешь все, что знаешь обо мне, честь моя будет чиста в глазах общества — если моя смерть не станет на время известна в Англии — я — я — всего лишь жизнь.

— О ней не узнают.

— Клянись! — воскликнул умирающий, поднимаясь в неистовом возбуждении. — Клянись всем, что дорого твоей душе, всем, что страшит твое естество, клянись, что год и день ты не передашь знание о моих преступлениях и смерти ни одному живущему никаким образом, что бы ни случилось, что бы ты не увидел.

Его глаза, казалось, взорвутся в орбитах.

— Клянусь! — сказал Обри; он со смехом откинулся на подушку и не дышал более.

Обри удалился для отдыха, но не мог спать; множество обстоятельств сопутствовавших его знакомству с этим человеком всплывало в памяти; он не знал, почему, но мысли о клятве бросали его в холодную дрожь, были предчувствием каких-то ужасных ожидающих его событий. Он проснулся ранним утром и хотел пойти в лачугу, где оставался труп, но встреченный грабитель сообщил, что его там более нет, что он и его товарищи перенесли его, сразу по упокоении, на вершину ближайшей горы, выполняя обещание, данное Его Лордству, что на него упадет первый холодный луч луны, взошедшей после его смерти. Потрясенный Обри, взяв несколько человек, решил найти и похоронить его там, где его оставили. Однако, поднявшись на самый верх, он не обнаружил ни трупа, ни одежд, хотя грабители клялись, что привели его на ту самую скалу, куда положили тело. Сперва разум его терялся в догадках, потом он стал приходить в себя, решив, что они зарыли труп, чтобы завладеть одеждами.

Утомленный страной, где встречен был столь ужасными несчастьями, и где безо всяких сомнений все лишь усиливало неестественную меланхолию, овладевшую его сердцем, он решился покинуть ее и вскоре прибыл в Смирну. Ожидая судна, способного доставить его в Отранто или Неаполь, он занимал время приведением в порядок оставшегося с ним имущества лорда Рутвена. Среди прочего там был чемодан с несколькими орудиями нападения, в различной степени приспособленными для вернейшего убийства жертвы. Это были несколько кинжалов и ятаганов. Он вертел их в руках, разглядывая причудливые очертания, и с изумлением обнаружил ножны без сомнений украшенные тем же образом, что и кинжал, обнаруженный в роковой избушке; — он содрогнулся; — он поспешил найти оружие, чтобы получить дальнейшие доказательства, и ужас его нетрудно вообразить, когда оказалось, что он подходит, хотя форма очень необычна, к ножнам бывшим в его руках. Его глаза не нуждались ни в каких дальнейших доказательствах — они смотрели и не могли оторваться от кинжала, а он — хотел бы сомневаться; но та же необычная форма, та же игра оттенков на ножнах и на рукоятке, не оставляли места сомнениям; капли крови были там и тут.

Он оставил Смирну, по пути домой, будучи в Риме, он первым делом стал расспрашивать о даме, которую пытался вырвать из обольстительных сетей лорда Рутвена. Ее родители были в отчаянии, они полностью разорились и ничего не слышали о дочери со времени отъезда Его Лордства. Обри начал терять разум от постоянно повторявшихся ужасов, он опасался, что дама стала жертвой того, кто разрушил жизнь Ианты. Он стал угрюм и молчалив, и был занят только понуканием форейторов, будто спешил спасти жизнь какого-то дорогого существа. Он прибыл в Кале; бриз, будто повинуясь его воле, быстро перенес их к английским берегам; он помчался в родовое гнездо, и там на мгновение, в объятиях и заботах сестры, ему показалось, что воспоминания о прошлом оставили его. Если раньше он любил ее за детскую безмятежность, то теперь, с начавшей проявляться женственностью, она стала еще желанней как товарищ.