Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

Полидори удивился необычайному успеху своего произведения больше всех. Он спохватился, стал править текст, переделал лорда Рутвена в лорда Стронгмора, смягчал, объяснял и оправдывался. Повесть изменилась не сильно, но в худшую сторону. Предлагаемый здесь перевод сделан по книге, где воспроизведен первоначальный вариант.

Лорд Рутвен впервые появился в романе леди Каролины Лэм, той самой сошедшей с ума любовницы Байрона. Она в краткий миг своей жизни поняла и ощутила, что такое счастье, а потом Байрон выкинул ее обратно в мир, где такого счастья для нее не было и быть никогда не могло. Ее крик отчаяния сохранился в романе «Гленарвон». Главный герой — романтический ирландский террорист, соблазнитель, негодяй, отверженный обществом невыносимо привлекательный аристократ. Лорд Рутвен — его предок, кажется дедушка, о котором известно лишь, что он проводил время в собственном замке, где пил кровь из черепа врача.

Полидори хотел изобразить своего бывшего работодателя, а ныне смертельного врага, жутким чудовищем. Злоба породила новшество: Вампир стал Байроническим героем. Полидори внес четыре кардинальных изменения в образ вампира.

Во-первых, он сделал его чудовищным негодяем, но все же реальным человеком. Вампир перестал быть бессмысленным живым трупом из фольклора. Кажется, Полидори не планировал этой перемены. Лорд Рутвен появляется с «мертвыми серыми глазами» трупа. Чем дальше, тем больше он наполняется жизнью и чувствами. В конце повести есть коротенький отрывок, описывающий события с его точки зрения.

К нему можно испытывать симпатию, а также страх и отвращение. Полидори явно имел в виду Байронического героя, который «будет жить в преданиях семейств, с одной любовью, с тысячью злодейств». Быть может, он думал о мрачном вампирическом проклятии в «Гяуре», которое наделяет вампира сознанием и отнимает волю, заставляет его все понимать и ужасаться, но не разрешает прекратить:

Полидори не удовлетворился этим проклятием. Лорд Рутвен обладает не только ясным умом, но и собственной, почти не подчиняющейся обстоятельствам, волей.

Во-вторых, Полидори сделал лорда Рутвена аристократом. Он близок ко двору, на него возлагают важную дипломатическую миссию. Его внешность и манеры безупречны и не меняются, даже когда он умирает от разбойничьей пули в горном ущелье. Он — чудовище, но его принадлежность к высшему кругу общества не вызывает сомнений. Он подвержен модным аристократическим порокам и следит за движением золота по зеленому сукну карточного стола с не меньшим вниманием, чем за током крови по венам своих жертв.

В-третьих, вампир — неутомимый путешественник. Байрону славу принесла поэма странствий «Чайльд-Гарольд», и путешествия лорда Рутвена в связи с этим не удивляют. Интересно другое. Фольклорные вампиры, проклятый Гяур, даже странный лорд Рутвен из романа Каролины Лэм, привязаны к месту и не существуют вне его. Новый вампир интернационален.

В-четвертых, Полидори сделал вампира соблазнителем. Он вызывает ужас и обостренный интерес. От него бегут в страхе и к нему возвращаются под воздействием непонятной влекущей силы. Он не выбирает жертв из числа ближайших родственников, как делали славянские вампиры. У него вообще нет родственников. Он подвижен, обольстителен, его жертвой может стать каждый.

Обольщение и вампиризм лорда Рутвена очень сексуальны. Невинная Ианта, безмятежно прыгающая полураздетой рядом с влюбленным и закомплексованным Обри, невинная сестрица, еще одна невинная идиотка, лондонские дамы, которые «сорвали, наконец, маски и не постеснялись предстать перед взорам общества во всей омерзительности своих пороков», предстают не только жертвами, но соучастницами каких-то грешных таинств. Даже Обри испытывает к лорду Рутвену привязанность, непонятную ему самому, но которую, однако, ему легко бы разъяснил наш просвещенный век.

Интересно заметить, что жертвы вампира сами вампирами не становятся. Они просто умирают. Мы привыкли к другому, и вся мировая литература, начиная с «Дракулы» Брема Стокера, этому другому нас и учат. Каждый, наверное, видел по телевизору такую или похожую сцену: влюбленная девица в платье с кринолином и глубоким декольте стоит перед зеркалом. Она бела, свежа, чиста, невинна, влюблена в смертельно бледного, аристократически изысканного злодея, обнимающего ее за талию, и склоняющегося к ее шее. Она понимает, что поступает очень плохо, она даже знает, что будет ненавидеть своего искусителя, но не может устоять. Его клыки протыкают ее нежную кожу, а дальше красавица сама становится вампиром.

Полидори не пытается объяснить притягательность лорда Рутвена. Он охотно намекает на мистические силы, на исключительную незаурядность вампира, но дальше намеков дело не идет. Скорее всего, он не хотел предавать гласности все детали своих отношений с Байроном, считая их слишком постыдными и личными. Наверняка он оставил лазейку для будущих контактов. Полидори хотел писать, и возможная поддержка Байрона была важнее нескольких дополнительных признаний.

Английский Аноним объясняет все или почти все. Первый в мировой истории наркоман со шприцом для инъекций и склянкой с морфином действительно был фигурой одновременно притягивающей, внушающей ужас, обольстительной и мерзкой. Прибавьте к этому принадлежность к высшему слою титулованного дворянства, богатство, красоту, талант, славу, чарующий голос и колоссальную сексуальную энергию, которую вампир применял чрезвычайно умело и обильно.

И устоять невозможно, и приблизиться страшно. Кстати, опийные наркоманы избегают яркого света и предпочитают ночной образ жизни. Лорд Байрон не выносил запаха чеснока и никогда не смог бы приблизиться к женщине, от которой пахнет чесноком.

Информация Английского Анонима о медицинских аспектах произошедшего подтверждается доступной литературой. Восемнадцатый век был полон научных экспериментов, в том числе по внутривенному введению опиума. Исследователи вдохновлялись чисто научными интересами и практическими целями. Опиум широко применялся в быту, как средство от бессонницы, диареи, любых болей и тому подобное.

Гораздо серьезнее было его применение на поле боя. Раненый готов был платить любую цену за средство, снимающее боль. До открытия общего наркоза оставалось около полувека, и опиум был единственным средством. Проглоченная таблетка опиума действовала не сразу, и не всегда человек был в состоянии глотать. Морфин, выделенный доктором Сертурнером, действовал сильнее, а шприц для внутривенных инъекций мог применяться независимо от состояния больного. Использование опиума для получения удовольствия казалось странным, но в общем не вызывало общественного протеста. Никто не называл опиофагов наркоманами, самого слова еще не существовало. Возможно, сохранилась древняя нелюбовь к новому, привычка называть новые и непонятные явления старыми знакомыми словами. Имя Вампира прекрасно подошло к образу первых любителей уколоться, тем более, что детали были обществу неизвестны, все совершалось тайно, за стенами дворцов, в высших сферах, в избранном кругу.