Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Саднила, отдавая в сердце, левая ладонь, через кото-

рую теперь уже я выливал огонь ярости на серп, выплавлен-

ный Геей. От меня к нему – обратно…

Мы стояли, всей властью нашей приказывая ему

отойти в небытие.

Наверное, власть была велика: он отошел.

Расплавился, оставшись ничтожным пятном на

камнях.

Тогда Посейдон вздохнул с облегчением.

– Вот все и кончилось, – сказал он, глядя на пятно –

след от раздавленной ядовитой твари.

– Почти, – тихо уточнил Зевс, глядя туда, где все еще

настойчиво посвистывала секира Гефеста.

Я потирал обожженную ладонь и ничего не ответил.

424

Сказание 11.

О нечаянных жребиях и осознанных

решениях

Сосватал я себе неволю,

Мой жребий – слезы и тоска!

Но я молчу, – такую долю

Взяла сама моя рука. П. Глинка

Это шествие мне не хотелось бы помнить.

Но Мнемозина – коварная, отлучившаяся на какое-то

время – возвращается и настойчиво трясет за плечи, напо-

миная о заключенном договоре.

О том, что все уже кончилось, но кончилось не совсем.

И о черте – оставшейся, недоведенной, которая должна

представлять собой непрерывную линию, немного похожую

на Лету у ее истоков.

До первых порогов русло реки забвения, твоей вечной

противницы, Мнемозина, – все та же идеально прямая ито-

говая черта.

Ты не уговорила бы меня, Мнемозина: я давно научил-

ся быть глухим к мольбам. Ты не разжалобила бы меня: я

растерял жалость еще на той, первой войне. Ты бы меня не

напугала: внутри у меня – выжженная пустошь, черная, как

воды озера, в которое я гляжусь.

Но я привык доводить до конца начатое и держать

свои слова.

Помню и держу, Мнемозина. Вспоминаю, глотая горечь

то ли победной, то ли поминальной чаши.

425

Оставишь ли ты меня, когда моя память иссякнет, и

я скажу: «Вот все и кончилось»?

Не расценишь ли как нарушение то, о чем я буду вспо-

минать сейчас?

Видишь ли, как бы я ни старался, я вижу это шествие

только со стороны.

Подземный мир вымер.

Божества ночи не решились выйти навстречу этой

процессии.

Схоронились за скалами тени.

Только плакучие ивы равнодушно поскрипывали

калеками-стволами – непрошенные свидетели. Шептались

тусклой зеленью: «Все? Все…»

Тут действительно были все.

Косматая мощь Гекантохейров: каждый их шаг от-

дается под сводами мира стократно, сами своды начинают

подрагивать: им бы отвернуться, не смотреть на воплощен-

ную Силу! Циклопы с тяжелой ношей, завернутой в куски

ткани – сквозь ткань тяжело набухают и падают капли.

Прозрачные? Черные? Здесь все черное.

Титаны… и титаны.

Титаны пленные – с увечьями, неперевязанными ра-

нами, оторванными конечностями, торчащими в спинах и

могучих плечах стрелами и копьями. Лишенные оружия и

доспехов. С угрюмо опущенными головами – не потому, что

побеждены, а потому что рядом шагает и давит Мощь.

Титаны с оружием, перешедшие на сторону новых

властителей мира. С перевязанными ранами. Со следами от

стрел на доспехах.

С опущенными головами, ибо рядом – Мощь, впереди

– Тартар, а тут, вот прямо рукой подать – предательство, о

котором молчат побежденные.

И победители страшно схожи со своими собратьями,

так что – не ошибиться бы с карой.

426

Те, кому предстоит не ошибаться, движутся вслед за

Сторукими. Новые хозяева мира. Боги.

Спуститься к Тартару осмелились трое Кронидов, и

впервые они выглядят братьями настолько: волосы у всех

черны, лица – бледны, в глазах – одинаковая решимость.

Мрачная.

Пугающая.

Решимость закончить то, что начали когда-то маль-

чишками.

Значит, Тартар близко: так равняет только он.

Равняет, приглашает, запугивает. Глушит даже шаги

Гекатонхейров. Приветливо ощеривается провалом рта –

черным даже на фоне здешнего мрака.

Лежит на пути к бездне тело полузмеи-полуженщины

Кампе. На лице – недоверие и протест. Глупый. Тому, что

уже свершилось.

Тело летит в Тартар первым – жертва, умиротворяю-

щая тюремщика.

Или, может, закуска перед сытным обедом.

Потом трое Кронидов сбрасывают в бездонную пасть

то, что осталось от Крона.

Сами. Не таская руками куски плоти, а повелевая им

быть ввергнутыми вниз… все равно – сами.

Все трое молчат, и ни в одном нет юности: зрелые

мужи стоят над пропастью.

Кроноборец – величие и власть во плоти, молнию

взгляда не загасить Тартару. И куски плоти, подчиняясь

этому взгляду, отправляются на вечное заточение.

Неистовый – плечом к плечу с братом, необузданность

и стихия. Резкий взмах трезубцем яростно бросает омытые

ихором части тела Крона в утробу Тартара.

А третий-то где?

Наверное, с темнотой слился или, может, шлем надел

– невидимка?

427

Нет, вот же он.

В стороне от остальных. Лицо из мрака выступает –

угрюмое, с губами в ниточку.

Со своей частью работы справился давно – смахнул в

пропасть, да и все тут. Пусть лежат, лишь бы назад не…

А Тартар довольно урчит и подначивает: славная тра-

пеза! Еще что-нибудь есть у вас?

А то как же.

И в мрак на заточение отправляются титаны. Те,

которые без доспехов, без оружия и со стрелами. Не

перепутали победители. Кто-то сопротивляется, кто-то

шагает сам, кто-то наконец взрывается криками и про-

клятиями – Тартар с удовольствием жрет эти звуки – и

из глаз у всех заключенных рвется, просится колючая

ненависть.

Негласное «рано или поздно».

А после вниз шагают Гекатонхейры.

На пиру Зевс признается: до последнего не знал, что

туда уйдут и они.

…когда Прометей после выхода из подземного мира

спросил наивно:

– А что теперь делать-то? – Посейдон посмотрел на

него как на безголового кентавра.

– Пить, – сказал он коротко.

Согласились все. Безропотно.

Потому что сил осталось только на это: устраивать

порядок в мире после того, что наворотили, сил не было.

Правда, Посейдон на скорую руку шарахнул трезуб-

цем, снимая Пелион с Оссы, и проложил проход по долине

новой полноводной реке – но тем дело и кончилось. Если

далее и принимались какие-то важные решения, то или

прямо на пиру, или между пирами.

– Нет, я не знал до последнего, – не сразу, ох, не сра-

зу Зевс выпил нужное количество и разродился этими

428

словами. – Что с ними можно знать? Теперь знаю. Наверное, они понимали, что если бы остались здесь…

Истерзанный войной мир не вынес бы еще и этого.