Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

моему приказу, съеживалась под немилосердными лучами.

А тут еще возница: постоял, посмотрел, почмокал губами на

лошадей – и как шибанет горячей ручищей по плечу!

– Сто лет не виделись! Ты почему не забегаешь?

– Война…

Плечо отшиб напрочь. Отвык я от таких приветствий.

– А, да, ты ж рубежи теперь бережешь. А Посейдон вот

заходит. Ну, так что там с вороными твоими – подлечили?

– Подлечили, угу.

Земля внизу проплывала странная: плащ бродяги,

наскоро прошитый кусками. Там заплатку черно-зеленую

приделали, а там посветлее, а вон еще нитку пустили, сере-

бряную, в глаза блестит…

192

А я еще и от солнечного блеска полуослеп. И как тут

разглядишь…?

– Видел твое мастерство: ты стал лучше править. Ну,

ты сам понимаешь. А до меня вот слухи долетали, что вы

какого-то сына Геи ищете. Со змеиным туловом и бычьей

головой. Что ж меня не попросили-то? Я бы помог…

– Спусти-ка пониже. Видно плохо.

– Можно и пониже, тут как раз на холода жаловались,

вот и устроим теплынь перед закатом. Слушай, что за пове-

трие такое у лапифов с севера – на этих медных, людей-то

новых наскакивать? Вроде как они и не мешают им… Я ду-

мал, лапифы вам союзники? Да и вообще…

– Все равно ничего не вижу. Слушай, я тут мальчика

ищу. С белыми волосами, кучерявый, глаза синие… ты не

видал? Гелиос задумчиво помолчал, успокаивая лошадей:

Ламп и Бройт ярились в упряжке, меня учуяли.

– Вот как, – наконец выговорил медленно. – А маль-

чик-то чей?

– Да какая разница – чей? Свой собственный!

– А-а, – и улыбка, но не сразу. Утюжит загрубелой

ладонью блестящую бороду. – Ну, это я понимаю. Посейдон

говорил, ты нимф недолюбливаешь…

– Какие, в Тартар, нимфы?! – и ведь не объяснишь, не

скажешь – откуда мальчик, даже имени не назовешь. – А,

ладно. Там еще кобыла белая была. Он с ней… или на ней…

в общем, ищи кобылу.

Все. Слишком много сразу вывалил. Глаза у Гелиоса –

с колеса от его колесницы.

– Хм… кобыла еще?!

– Да, белая. Афродиты. Так что должна быть заметной.

– Афродиты?

И ничего не сделаешь с этим титанским сыном:

нормальный-нормальный, а начнешь его новостями

193

глушить – и встречай тихое недоумение на лице и ступор.

Основательный такой, хозяйственный, как все у Гелиоса.

Сплюнул ругательством под ноги, свесился с колес-

ницы, надеясь хоть что-нибудь рассмотреть в безумном

лоскутном покрывале внизу – куда там, чуть сам не выле-

тел. Гелиос втащил меня назад за ворот хитона, покашлял

и кивнул вниз:

– Так вон же там белая кобыла!

– Где? Спуститься можешь?

– Больше не могу. Землю пожгу. Вон-вон, по лугу бе-

гает, присмотрись!

Присмотрись… мне впору лицо руками закрыть от

палящего жара, родной мрак утомился, не спасает, на ладо-

нях начали волдыри вспухать…

Увидел наконец: носится по зеленому лоскуту белая точ-

ка. Может, мушка какая решила прогуляться взад-вперед…

– А мальчика там нет?

Гелиос покачал головой. Смотрел он озадаченно.

– Ты что – спуститься хочешь?

Вот уж о чем я не подумал, когда на колесницу солнца

сигал. Теперь уже и думать поздно.

– А что толку хотеть. Я же не Зевс – птичками порхать.

– Птичками, говоришь? – хмыкнул Гелиос, кого-то

высматривая в облаках. И вдруг свистнул, замахал руками:

– Эй, давай-ка сюда!

Резанули воздух белые перья. Донесся маковый аро-

мат. А потом сразу неприятно знакомый голос над ухом:

– Ого, Аид! А что это ты делаешь у Гелиоса на колес-

нице? На спор, что ли? Братишка-Мом утверждает, что ты

превыше всего чтишь наше подземелье, а тут… Возницей

солнца, что ли, заделаться решил? Или просто компанию

составить по дружбе?

– Тебя жду, – выговорил я, кивая Гелиосу на прощание.

194

Надо отдать богу сна должное: на землю он меня до-

ставил. И не просто на землю, а к той самой кобыле, то есть, к той самой поляне.

И остался висеть над головой – толочь в своей ступке

сонное. Вид – занятой до крайности: даже и не думай отце-

питься. Может, и не стану.

Белая кобыла шарахнулась в заросли ивняка еще до

того, как мы спустились. Послышался плеск: в зарослях

скрывалась речка. Ладно, пусть, нужное я успел рассмо-

треть: вид у лошади был не загнанный, разгуливала доволь-

ная, пожирая за неимением сена с нектаром сочную траву.

Офиотавра поблизости не было. Не было и следов:

лошадиные копыта примяли упругие стебли.

Ушел куда-то в холмы, скорее всего – в холмы, здесь

вся местность будто земляными волдырями набухла, а меж-

ду ними – леса, ручьи и рощи… В какую сторону мог уйти?

На севере лес помрачнее, вряд ли его туда потянуло, зато к

западу холмы сплошь цветами поросли, речка выскользну-

ла – поманила завитком… наверное, туда.

Гипнос увязался следом. Дурной белой ласточкой ле-

тал кругом, распугивал других птах. Еще и по ступке своей

долбил с редкостным ожесточением.

– Потерял кого-то, а?

– Потерял. Мальчика. Белобрысый, с синими глазами,

увидишь – усыпляй сразу придурка. Там разберемся.

Сломанная сухая ветка легла на ладонь – признаком

надежды. Ну, а вдруг давно сломали? Нет, вот еще следы на

мягкой поляне, будто кто-то лег и лежал в тени холма, пере-

бирая алые цветы и глядя вверх…

– Понятно, – протянул Гипнос. – Давно на мальчиков

потянуло?

– Да что с вами такое со всеми, – вздохнул я. –

Посейдон со своими нимфами. Зевс с детьми. Гелиос…

195

– А что – Гелиос? Посейдон бабник, это я сам слышал.

А я… а может, я ревную!

– Чт…

Бог сна сложил белые крылья, грохнулся в травку и

скорчился от смеха. Чашку он в падении уберег, теперь баю-

кал ее, прижимая к груди. И еще что-то всхлипывал, вроде:

«Боги и смертные, внемлите… Аид Угрюмый в ужасе… ой…

я воинственнее половины титанов, меня воспоют аэды…»

– Память о тебе они воспоют, – буркнул я, трогаясь

дальше. – Еще такая шуточка – перьев не соберешь.

Брат Таната приглушенно фыркнул в свою чашу.

– А лицо! Лицо-то какое у тебя было! На амфоре…

нет, на фреске… нет, лучше сразу в мраморе высечь, век бы

любовался.

Тоскливым предчувствием заныл левый висок: дале-

ко впереди, за рощей, неторопливо взвивался в небо дымок.

К востоку.

А едва заметная тропка – звериная, ехидная – петляя,

уводила на запад.

– Дымит, – заметил и Гипнос. – Откуда бы это, тут до

ближайшего селения – пешему полдня топать. Тихая долина

под носом у Олимпа: разве что великаны захаживают. Слетать?

– Слетай. И если что…

– Всех усыплять?

– Пожалуй.

Сам я направился по тропке на запад. Белокрылый

понесся к дымку, и с неба еще долго долетало его веселое