Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

станут приносить, храмы строить не будут…

И носом шмыгает: белый бурдюк с несчастьем. Глаза

– как у щенка жалобные, а из глаз – торжество: «Ты от меня

только благодарностью не отделаешься!»

– Чего тебе?

– Да ничего. Какие могут быть расчеты между друзь-

ями, а? Я ж не Чернокрыл, который сразу – в зубы. Да я за

друга…

– Нет у тебя друзей, – сказал я. Подумал было при-

строить меч обратно на пояс – раздумал. – Чашу свою при-

бери. И говори – чем могу отплатить.

Бог сна от обиды вдвое надулся: «У Чернокрыла есть

– а у меня нет, значит?! Да чтобы ты знал – у меня половина

подземного мира… и Олимпа… и… и титаны…»

Так и прибирал свое зелье, не затыкаясь ни на минуту.

И все повторял что-то о том, что раз так – он так придумает, чем оплатить, так придумает…

Я рассматривал храпящих друг поперек друга брать-

ев. Старший лежал хорошо, удобно, горло прямо под луну

выставил. Или под меч, это уж как выйдет.

Мальчишка всхлипнул от давно потухшего кострища.

«Не выносит зла», – устало напомнила невидимая Фемида.

Кто там знает, что с ягненочком случится, если я тут

глотки резать начну.

– Разве тебе не все равно, невидимка? – мягко удиви-

лась Судьба. – Разве не проще будет – чтобы осталось имя…

Проще. Чтобы осталось имя. Призрак быкоголового, за которым носится отец. Чтобы – не на алтарь, а сразу –

концы в воду, и нет помех нашей игре – самой настоящей

игре, самой прекрасной, в абсолютную победу…

205

Синие глаза не отражаются на лезвии меча: скован из

черной брозны.

– Дядя Аид?

Лезвие дернулось вперед, разрезая веревку.

– Идти сможешь?

Судьба за спиной многозначительно хмыкнула.

Ягненочек потянулся, откинул белые кудри.

– Да, наверное… Только мне почему-то спать хочется,

очень… А чем это таким пахнет сладким?

Гипнос от своей чаши виновато развел руками: ниче-

го не сделаешь! Вся округа парами мака пропиталась.

Я стряхнул ненужную сонливость: веки отяжелели,

тянуло прилечь прямо у разворошенного очага. Вернул

клинок в ножны.

– Нужно возвращаться. Ночью здесь опасно.

А не уснуть мы не сможем – и это опасно вдвойне.

Гипнос успел уже улепетнуть, оставив после себя стой-

кий дурманный аромат сна. Небось, отправился вынашивать

– какую благодарность мне навязать. Теперь и мальчишку с

ним не отправить. И Гелиос уже до своего дворца добрался…

– Опасно? А как это? Ой, а что это с этими, двумя… А

мне еще лошадь надо тете Афродите вернуть…

Мальчишка явно заговаривался, тер глаза рукой.

Дать бы ему с десяток затрещин прямо сейчас, да времени в

обрез: в северном лесу волки начинают подвывать, быстро

темнеет.

А ну-ка…

– Дядя Аид, я же не маленький! – возмутился парень,

когда я поднял его на руки. – И не девочка!

Да ты вообще непонятно кто, сын Геи, ягненок на ал-

таре нашей игры. Вот и лежи смирно, пока я пробую новые

умения.

Прикрыть глаза. Отогнать сон: не промахнуться бы.

Вернее стрелы нацелиться на Олимп. Шаг…

206

Стопы колет разрезаемое время. Смутная дорога – не

для смертных. Мальчик ежится на руках: неужто все-таки

мрак почувствовал…

Два… мир вокруг ломается, оборачивается тысячью

нитей, дивным орнаментом на амфоре, болота сливаются с

лесами, реки – с небом…

Три.

Под ногами – трава сада Деметры на Олимпе. Пахнет

цветущий миндаль.

Два синих родника заглядывают в душу.

– Дядя Аид… а эти великаны…

– Ну?

– Они ведь не взаправду, да? Просто так играют?

« Скажи ему, невидимка. Скажи ему – «нет» ».

«Он не услышит».

– Да. Просто играют.

– Я тете Фемиде так и говорю. Ой, какая тут трава

душистая! А мягкая-мягкая, как ковер!

Перемещение отняло последние силы, и сонное зелье

Гипноса вступило в свои права: подкосило колени, трепет-

но уложило в траву, замедлило дыхание…

Селена-Луна сияла чуть ли не ярче своего брата,

сотней пик колола глаза: зазеваешься, не прикроешь – и в

глазах так и отпечатается: чернота ночи, а в ней два сере-

бряных диска.

Я не моргал.

Кудрявый барашек разметался по траве, бесцеремон-

но подобрался поближе к боку и засопел вовсю. На носу

у него сидела ночная бабочка – пушистая, как весенний

цветок. Видно, неслась на цвет глаз-колокольцев, а теперь

недоумевала: куда девалась голубизна?

« Ты хочешь, чтобы это сказала я, невидимка? – тихо

спросила Ананка . – Ты все сделал правильно. Спи, маленький

207

Кронид. Хватит копаться в себе. У тебя будет на это вре-

мя, когда все кончится ».

Так нас и нашли спящими в саду – Деметра, что ли,

свои владения обходила и наткнулась. Я проснулся уже от

разноголосого визга, когда она позвала остальных. Ах, ребенок

спит прямо на траве. Ах, у него все волосики перепачкались, а

хитон порвался! Где этот Аид его таскал? А губки, губки какие

бледненькие, немедленно нектаром поить и молоком!

Мальчика на руках утащила во дворец Фемида,

остальные вокруг нее разве что хороводы не водили. Гестия

было дернулась в мою сторону, но Деметра за руку уволокла

сестру за собой.

Лиловая бабочка вспорхнула из темно-зеленой, суме-

речной травы и пристроилась на ярком хитоне Аты. Богиня

обмана пощекотала пышное крылышко. С улыбкой смотре-

ла на меня – сперва сверху вниз, потом снизу вверх, когда я

подошел.

– Разочарована?

– Чем? – в глазах – две луны. Серебристые, полные…

– Я испортил твою игру.

– Ты сделал ее более изощренной. Острой. Опасной.

Мне нравится это. Давай поиграем так.

Сад был полон пением соловьев и вздохами влюблен-

ных нимф. Деметра жалуется, что после ночей вся трава

примята: с кем только успевают?

– У нас под землей говорят: в каждом выборе твоя

Ананка. Выбирать надо умеючи. Различать необходимость с

жестокостью. Свое желание – с долгом. Но если бы все всег-

да выбирали только необходимость или только долг – это

была бы скучная игра.

И засмеялась, глядя на мое лицо.

– Что ты слушаешь меня, будто я мойра? Я – Ата! Я

чушь несу! Иди спать, Кронид, тебе завтра еще на братской

охоте развлекаться.

208

Ах да, свора же, братья, странный вызов Зевса…

Над головой стояла ленивая луна. Богиня обмана

покатывалась со смеху.

Ждала какой-то еще прекрасной игры.

* * *

– А Зевс говорил, что будет кабан.

Посейдон поскреб в затылке. Как-то неловко закрях-

тел, покосился на свое оружие – копье с ясеневым древком

и гладкий, длинный нож на поясе.

В самый раз – для небольшой божественной охоты.

Тварь вздыбила черные иглы на загривке, оскалила

клыки – длиннее среднего меча, кривые и в засохшей крови