Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Посейдон аж просиял – жребий! Конечно! Как сам не

догадался! Тянуть – вот прямо сейчас! Вот найдем три со-

ломинки или три камня в шляпу бросим – а там уж Ананке

выбирать, кто Восторг, кто Ярость, а кто Страх.

Средний носится по берегу ручья – камни подходя-

щие ищет. Вот… вот для восторга… а этот для страха, а вот

вообще дрянь какая-то, ее лучше выкинуть. Младший при-

сел перед костром, обхватил себя за плечи, шевелит губами, глядя в пламя. За печенкой совсем забыл присматривать:

подгорать начала.

О чем думаешь, Зевс? Что Ананка – не податливая

нимфа? О том, что будешь делать, если вдруг тебе – играть

за страх?

225

Селение. Крики. Предсмертные хрипы. Алые брызги во

все стороны и мальчик с волосами, наполненными солнцем

– в гуще резни. Легче крыльев Гипноса, быстрее Таната –

молниеносный, белый, обжигающий страх…

Только волосы тускнеют, напитываются кровью…

«Это значит – не оставить ни женщин, ни детей!»

Мир дрогнул. Комок тошноты подкрался к горлу –

горький, мерзче болотной дряни.

Вернулся Жеребец, гордости – выше Олимпа. Нашел

кувшин с широким горлом (видно, у того самого своего

ручейного друга выпросил). И три камня отобрал: белый,

красный и черный. «Во! Гляньте! На ощупь одинаковые! Во,

кинем на дно кувшина, потом, значит, руку туда засунешь –

и жребий! Жребий!»

Трясется земля, крутится смерч, разметывает в

неистовстве дома и людей, сносит в единое месиво скоти-

ну, домашнюю утварь, цепляющихся за матерей детей – и

топорщится лошадиная грива бога по имени Страх. Страх

слепой, яростный, панический…

Только глаза тускнеют, смех оковывается железом:

какой Жеребец? Был Жеребец, весь вышел…

Мир тряхнуло по второму разу. Комок в горле заше-

велился, налился вкусом горячей меди.

Свистнул нож, раскалывая кувшин в руках у

Посейдона.

– Я пойду.

Дрогнула спина Зевса. Только – спина. Лицо так и

окаменело в сумрачной гримасе… да что ты, кроноборец,

это мое выражение лица!

– Аид, не пори…

– Что? Посейдона пугать предателей отправишь? Сам

пойдешь?!

Зевс взлетел на ноги, наподдал ногой (босой!) костер,

Посейдон только охнул: жаркое пропало!

226

– И пойду! Пойду! Думаешь – я не смогу?! Пожалею?!

Думаешь – я годен только вот так, перед всеми, в бою: «Ах, Зевс с нами! Сожрал свою жену, родил дочку из головы, ге-

рой до небес!!!»

– Чего вы орете? – недоумевал Посейдон. – Решено же

– жребий…

– Какой жребий?! – гаркнул я (довели – аж сосны

пригнулись). – Что – зря сегодня за этим хряком гонялись?

Неясно, кому чудовищ истреблять?

– Плевать! – ощерился младший. – Думаешь – струшу?

– Думаю – нет. Просто будешь не на своем месте.

– А ты – на своем?

Силен братец. В глаза ведь смотреть не побоялся.

Посейдон вон давно уже в костер уткнулся – то ли печенку

обугленную из спасает, то ли веток подбрасывает.

Потому что знает – на своем. Потому что тот, кто дру-

жен с Танатом Жестокосердным…

Я махнул рукой.

– Себя-то послушай. «Зевс с нами…» Сиди уже…

Восторг.

Ты же хотел меня об этом просить – нет, что ли? Так

что ты из себя Мома-насмешника корчишь, братец, сказал

бы прямо, а то – жребий…

– Хотел, – негромко сказал Зевс, не отводя взгляда

(только скулы чуть побелели).

– Так и попросил бы.

Или он хотел, чтобы я – вот так, сам…?

Не хотел бы – так и стояло в отчаянных зевсовых гла-

зах. Ничего уже не хотел бы, лучше бы сам пошел, лучше бы…

– У меня плохо получится внушить восторг, – сказал

я, выходя из тени дерева и хлопая брата по плечу. – Или

проявить ярость. И то, и то обернется страхом.

Посейдон не выдержал – зафыркал от костра, и на лице

Зевса медленно выступила улыбка – будто крючьями вытягивали

227

насильно. Младший, кажется, хотел еще что-то говорить, но я

уже отмахнулся и вернулся на свое место под деревом.

– Кроме всего прочего, страх любит темные углы, не-

видимка…

Больше мы не говорили. Так, просыпали словесную

труху между делом, пока разливали вино и ждали, когда

поджарятся новые куски печени. Кажется, Посейдон сето-

вал, что не удастся сделать из Офиотавра колесничего – ма-

лец, мол, с лошадьми ладит. А Зевс жаловался, что Фемида

мучается из-за мальчика и точно догадалась о его судьбе…

Не помню, сетовал ли я на что-нибудь. Вроде, сказал

какую-то гадость.

Когда вино закончилось, а остатки печени, остро

пахнущие травами, начали остывать, я опять поднялся.

Нашарил меч, который Посейдон с трудом выдернул из

бока мертвой твари.

– Селение к югу за полдня пути?

Черногривый моргал осоловело и непонимающе:

«Какое селение?». Зевс ответил сразу, будто и разговор не

прерывался:

– К югу. Там больше сотни домов. В окрестностях

столько нигде нет.

– Гонец Атанаса там?

– Вчера прибыл. Пойдешь сейчас?

Я пожал плечами – чего тянуть-то?

– Тебе нужно будет… воинов набрать. Хотя бы…

– Наберу. После. А сейчас – сам.

– Ты знаешь, что делать?

Не умею я улыбаться. С Гестией раньше получалось

что-то похожее, а вот когда нужно выдавить из себя…

Кривая гримаса, будто зубы болят.

– Работа несложная. Восторг внушать потруднее.

Шагая между шершавых стволов, я движением руки

привел в порядок хитон и панцирь. Богу просто выглядеть

228

прекрасным, или грозным, или еще хоть каким. Пожелал –

и ни тебе болотной тины, ни слипшихся от грязи волос, ни

доспеха измятого. Захотел – вернул в первозданное состоя-

ние. В крепости со смертными потолчешься – и забудешь,

что можно вот так рукой провести, кидаешься стирать-су-

шить-штопать по старой памяти.

Тучи столпились в небе снова – любопытными

овцами. Смола и иглица примешали свой запах к острой

вони черной крови, которая заливала землю. Стонала над

изувеченной пихтой дриада, оглянулась на шаги, тихо

взвизгнула, шлепнулась на землю и боком уползла за по-

кореженный ствол.

Правильно. Не кто-нибудь – новоявленный Страх

по лесу гуляет. Попадешься на пути – накинется, костей не

соберешь.

Ананка вон – и та молчит. Пожевывает, небось, гу-

бами, как сварливая старуха: опять невидимка чудит. А

может, не пожевывает – кто ее знает. Может, испугалась.

Лучи колесницы Гелиоса скользят между крон, чертят

карту на порыжелой, присыпанной иглицей земле. Где там

нужен страх? Тут, и тут, и вот тут еще…

– Взял, значит… жребий?

Ата встретила меня на опушке. К колеснице она не

приближалась: так, сидела, веночек плела из лютиков.

Выедающий глаза венок – как солнце или ее улыбка.