Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

знаешь ли, теперь часто придется иметь дело с этой жидко-

стью: разве не кровь гуще всего пахнет страхом?

На соседнем холме изваянием ужаса замерла фигура

лапифа. Скрюченная, пришибленная зрелищем, а может, не

зрелищем, а моими словами: «их дворцы будут похожи на

эту деревню». Гонец различил, что я смотрю на него, вздрог-

нул и со всех ног бросился по дороге – донести страх своему

царю, своему народу…

237

– Хорошо, невидимка. Он запомнил.

Уран-небо досуха выжимал темно-синие тучи – вы-

ворачивал их наизнанку. На землю рушились небесные

озера, вода летела на плечи водопадами, будто дед решил

потопить карателя-внука, будто – старая ханжа – после

свержения обрел чувство жалости.

Багровая ярость огня устала воевать с водой и позво-

лила ливню довершать начатое. Пламя свилось в жирный

черный дым, довольное сделанным. Шум дождя и мгно-

венно побежавшие ручьи исправно глушили все – и стоны

снизу, и шепот Ананки за плечами.

Впрочем, я все равно знал, что она говорит.

– Ты упрямый, маленький Кронид… ты справишься.

А может, о том, что все идет как нельзя лучше: милый

барашек Офиотавр заперт на Олимпе, Крон рыщет по всему

миру в поисках призрака победы, и Восторг, Ярость и Страх

разошлись сегодня верными тропами…

Я не ответил ей – по-ребячески глупо. Смотрел

сквозь пелену воды на черный дым, играющий с пламенем

в вечную игру – кто кого. Потом повернулся и побрел туда, где мокла под дождем недовольная квадрига.

Поездка не удалась: вожжи с чего-то раздрожались, а

земля подскакивала под колесами, будто ее одолевает тош-

нота.

238

Сказание 6.

О том, что перемирия не вечны

Мне снился сон. Я был мечом.

Людей судьей и палачом.

В короткой жизни человека

Я был последнею свечой.

О. Ладыженский

«Меня боятся называть по имени» .

Века поглотили правду о роли старшего сына Крона в

Титаномахии.

Аэды предпочли не давиться суровой истиной – и вы-

кинули из песен деяния, оставив эпитеты.

Мрачный, Угрюмый, Неуживчивый.

Безжалостный.

Черным Лавагетом меня прозвали люди Серебряного

века, о которых сейчас и песни не слагают: нечего и не о ком

слагать. Век умылся водами Леты.

Век пресекла неумолимая рука – чья? Кто там теперь

скажет. Этого тоже нет в песнях.

Кому охота разбираться, какими способами Олимп

карал отступников. Аэдам хочется того, чем можно усла-

дить слух почтенной публики. Истории о женитьбе Зевса

на Фемиде и об их детях. Рассказа о том, как Посейдон по-

хитил дочь Океана Амфитриту на своей колеснице и как

стала она его женой. Песни о том, как суровая титанида

Стикс изъявила желание помогать Кронидам в их борьбе

и привела к трону Зевса своих сыновей. Повести о том, как кроноборец Зевс с помощью титана Прометея сотво-

рил новый век – Медный – и люди этого века были горды и

239

воинственны. Слухов о том, как Посейдон уговорил титана

Атланта оставить сторону Крона и поселиться вместе со

своими дочерьми Плеядами на краю света…

Кому охота петь о пожарищах деревень, разрушен-

ных городах, уведенных в плен жителях. Кому какое дело до

того, было ли лицо и имя у гнева Зевса?

Века не сохранили имени или лица.

Века оставили себе страх.

Волны играют в догонялки – ласково, шутя. Грозят

друг другу – «вот, настигну!»

Смывают с песка следы ушедшего – что морю проле-

тевшие годы?

Море нынче в настроении пошалить. Покатать круглые

камешки в водах прибоя. Выбросить на песок что-нибудь эта-

кое – игрушками надо делиться. Море принимает в себя свет

Луны-Селены и серебрится в ответ: «А я могу не хуже!»

Занятый этой игрой песок-скрипун неохотно откли-

кается на тяжелую поступь, заглатывает подошвы сандалий.

Обвиняющим глазом сощурилась перламутровая ракушка:

чего тебя принесло, ночью-то?

А море радуется: тянется лапами прибоя, приглажи-

вая берег, утихомиривая…

«Это же Аид, – шелестят волны. – Спокойно…»

Море в своем простодушии готово принять всех.

– Милый! Ах, как хорошо…

В бухте мы одни: иные нереиды брызнули врассып-

ную, как только заметили мое приближение. Берег опустел,

будто по песочку не спеша прогулялся Убийца со своим

неразлучным оружием.

Я редко бывал здесь за годы нашей игры в абсолют-

ную победу – может, и зря. Первые полстолетия не был

вовсе: учился быть богом и утверждал себя в роли страха.

Приполз, когда от того, что приходилось творить, са-

мому стало невмоготу. Долго лежал на песке, чувствуя, как

240

морская бирюза вымывает из глаз черное с алым, бездумно

вслушиваясь в созвучный морю шепот над ухом: «Тише…

тише… видишь, как хорошо? Это все кончится… отмоет-

ся… очистится…»

Нереиды впервые не решались появляться, даже сре-

ди волн, а звезды с морем сговорились и делали вид, что не

подслушивают.

«Тошно. Ата была права, Зевсу нельзя в это лезть. Да

и Посейдону».

«Расслабь плечи, милый – вот так…»

«Кто-то уронил это слово – безжалостный. Мне каза-

лось – быть безжалостным просто».

«Жалость – тоже внутренняя свобода. Как любовь и

дружба. Это умение отдавать, а отдавая – всегда обретаешь

взамен».

«Что можно обрести таким образом?»

«Себя».

Глупый юнец – бросаю я-теперешний в лицо я-про-

шлому. Быть безжалостным легко, особенно когда нахо-

дишь в этом не радость, но долг.

Долг – умение забирать.

Мысли путаются, как волосы – текучие серебряные с

жесткими черными.

«Тебе хорошо?»

«Меня боятся называть по имени».

Кое-кто, говорят, и на эпитетах заикается – поможет

ли это в битве, которая рано или поздно случится?

«Имена – ничто. Я вот не зову тебя по имени – разве

ты недоволен?»

Белые зубки блестят между свежих губ. Серебро сме-

ха – серебро волос – серебро ночи…

– Что ты знаешь о Стикс?

Ни морщинки на гладком лбу. Тонкие пальцы рассе-

янно нанизывают на длинную нить ракушку за ракушкой.

241

– Она титанида, дочка дядюшки Океана. Я однажды

была у нее во дворце – на крайнем западе. Мне не понрави-

лось. Камни, холод, серебряные столбы… струи этой реки,

которая потом идет в подземный мир… А ее сын меня хотел

ущипнуть, правда, я не разобрала – какой, они как-то все

время вместе ходят.

Да уж, Кратос и Зел, Сила и Зависть всегда ходят вме-

сте. И неотвязно таскаются за матерью – в этом нам выпал

шанс убедиться.