Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Она явилась прямиком на Олимп и облюбовала себе

комнаты неподалеку от покоев Афродиты – под озадачен-

ное молчание самой богини любви. Статная, высокая, вели-

чественная, волосы уложены в подобие шлема, серый хитон

серебрился, вышитый сотнями тонких нитей. «С какого

боку к ней подойти-то?!» – резонно вопросил Посейдон,

углядев такую гостью.

Гостья явилась на поклон к Зевсу сама – вместе с

детьми. Двое здоровенных близнецов застыли по обе сторо-

ны от матери, сверля ее взглядами, – что-то скажет?

Поклон был коротким, речь – того короче. Прибыла,

чтобы быть в союзе с Кронидами и сражаться рядом с ними,

когда и как – решать самим Кронидам. Привела сыновей к

трону Зевса. Готовы служить кроноборцу.

И никогда не гуляющие по раздельности Сила и

Зависть заболтали головами: ага, готовы служить.

– А муж у нее из младших титанов – Паллант. И со-

всем не грозный, во всем слушается жену. Ну, он все больше

во дворце, откуда начинается ее река, почему-то он редко

оттуда показывается. Грустный такой, все время вздыхает.

Трудно быть весельчаком с такой-то женой. Деметра,

презрительно морща нос, выдала третьего дня: «Вот с на-

шим неуживчивым была бы парочка!» – когда поняла,

что Стикс это слышала – стала олицетворением кротости

и сбежала куда-то в сад. Титанида, впрочем, не особенно

242

возражала: скользнула по моему лицу колючим взглядом и

приподняла угол рта в надменной улыбке.

– Папа говорил мне, что дядя Океан приказал Стикс

вам помогать. И привести с собой сыновей.

Сомневаюсь. Океан недобро посматривает в сторону

Олимпа со свадьбы Посейдона – вернее, с того момента, как

Жеребец умыкнул Амфитриту на своей колеснице. Внешне-

то старый титан смирился с зятем быстро, чертогов ему

подводных надарил…

А дела на несколько десятилетий разладились. На

фоне полного миролюбия. Так, по мелочам: то шторм не по

делу вскипит, то чудище какое-нибудь где не надо вылезет, мели, опять же, какие-то странные образуются. Посейдон

чешет затылок, Океан честно пучит глаза и стучит себя ку-

лаком в грудь, а лучше не становится.

Еще больше сомнительно, что Стикс послушалась бы

приказа.

Море, не знающее владык, охотно принимающее

жильцов и гостей, целует ступни. Осторожно поднимается

выше, застенчиво пытается утащить с собой – чтобы было

чем играть в лунном свете. Волны подстраиваются под ров-

ный голос Левки, поющей о том, как д о роги нереидам слу-

чайные грозы, качаются в такт – выше-ниже-выше, потом

успокаиваются и продолжают сонно перебирать гальку да

перекликаться с луной.

– Стикс сейчас на Олимпе, да? Как ее встретили?

– Афина на шаг не отходит. Все мудрости набирается.

Посейдон уже успел сцепиться то ли с Зелом, то ли Кратосом.

– Наверное, с обоими, они же все время вместе…

– Да уж. Рожи вспухли у обоих. Афродита ломает

руки и вздыхает, что у нее сплошь суровые соседки.

– Она не любила Фемиду, да?

Фемиду вообще мало кто любил. Трудно любить оли-

цетворение правильности. Одним своим присутствием на

243

Олимпе она выводила из себя всех, кто хоть раз преступил

законы совести. А уж их ежедневные схватки с Атой потря-

сали Олимп до основания – не из-за того ли Зевс принял

решение расстаться с женой? Знаю, что младшему тяжело

далось это решение. Но знаю еще, что одно он не мог выно-

сить совершенно точно: глаза Фемиды, когда к ней с довер-

чивой улыбкой подходил Офиотавр.

«Ты это видел, Аид? – гремят морские глубины от-

звуками памяти. – По головке его гладит, а сама на меня…

Глаза – как два копья. На ложе не затыкается ни на минуту, все о том, что мы ломаем мальчику жизнь».

«Возьмись за вожжи», – хмыкаю в ответ я-прошлый.

«Доведет – возьмусь. Брат, сил моих нет! С утра до вече-

ра по всему миру… то за чудовищами, то стычки с титанами, нынче вот Ата сеет слухи, что Офиотавра видели на крайнем

севере, среди вечных льдов. Глаз не смыкаю. Прибываю до-

мой – и хоть ты в Тартар от нее беги. Замучила поучениями».

«Слопай, как Метиду, глядишь – еще толковая дочь

появится».

Когда я в следующий раз оказался на Олимпе –

Фемиды уже не было. Ушла тихо и незаметно, без боя сдав

дворец торжествующей Ате. Кажется, о богине правосудия

скучали только ее дочери – три привратницы-Оры. Да еще

Офиотавр: барашек все тыкался туда-сюда, повторял: «А тетя

Фемида не вернется? А она же будет нас навещать? А почему

она говорила мне, что для меня горе – быть среди вас?»

Сына Геи, за столетие повзрослевшего ненамного,

успокаивала победоносно ухмыляющаяся Ата-обман.

Море мерцает наивно: какое, мол, такое столетие? У

вас там разве – столетие? Странно, мигают звезды. А мы не

заметили.

– Ты сегодня тревожнее моря.

Левка отводит руку от узоров, которые я, задумав-

шись, вывожу на влажном песке. Касается губами запястья.

244

– Снова перестал спать?

В первый раз я потерял сон перед первым поражени-

ем. За век еще было с десяток случаев, последний пришелся

на появление Стикс с сыновьями.

Гипнос не знает, почему это происходит. Я пробовал

трясти брата Убийцы – поймал как-то за крыло при испол-

нении… Легкокрылый чуть свою чашу не выронил – все

уверял, что он тут ни при чем.

– Так ведь – и хотел бы, – пестиком взмахнул, – да

некого! Понимаешь ли, я тебя в эти ночи просто не вижу.

И Ананка отпирается – говорит, понятия не имеет,

что должно случиться. Говорит, свиток свой разворачивала

– нет пока что ничего важного.

Кто там ее знает – может, и врет.

– Красиво, – Левка заинтересованно склоняет голову

на бок, проводит пальчиками над моими рисунками на пе-

ске. – Это дома, да? А вот это пещеры, – непонятно, как она

читает это – среди невнятных точек, линий, завитушек. – А

здесь ворота, на западе… Что это?

– Мое завтра.

– Ну, тогда я спокойна. В конце концов, до завтра еще

далеко. Холодная ладошка на лбу. Ластится к ногам наиграв-

шееся с луной море. Мерцающее покрывало Нюкты дышит

сверху вечностью. И можно урвать время между горячими

поцелуями – обмануть себя. Поверить, что не было прошед-

шего века и темных от гнева глаз Фемиды: «Вы подумали,

чем ваш обман может кончиться для бедного мальчика?!

Что еще вы готовы положить на алтарь вашей проклятой

войны?» Не было черно-красного в глазах, меня не боятся

называть по имени…

Плещет море.

До завтра еще далеко.

245

* * *

Рубка шла нешуточная.

Пятьсот на восемьсот.

Серебро против меди.

И люди Серебряного века – неразумные и потому пере-

шедшие на сторону титанов – ухмылялись из-под украшенных