Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

– Ждала? – спросил я. Ата заулыбалась (ямочки на

щеках зарделись довольно), подвинулась, еще и ладонью

показала – чего там, тут двоим места хватит.

Нестерпимо хотелось сесть – пусть себе и на солн-

цепеке. И никуда не идти, а эти отступники в деревне – гори

они гаром…

Остался стоять.

– А я вот все думала. Зевсу тогда про эти источники

вру и думаю: хватит у него сил как у Владыки поступить, или

229

намудрит чего-нибудь? Ведь вам же столетием раньше разде-

ляться надо было – может, и толк вышел бы. А Зевс на меня

смотрит! И глазами хлопает! Ну как, предлагал он жеребьевку?

– Предлагал.

Дочь Нюкты взмахнула желтым венком – да и при-

строила его себе на голову. Раскраснелась от удовольствия: искусство! Да какое еще – видно, долго тут сидела.

– Ах он, кроноборец, – и розовый пальчик. – Ах, он! И

что тебе досталось?

– Ничего не досталось. Сам взял.

Дрогнул одинокий клевер, вплетенный в лютики по

ошибке. Глаз Аты я не видел: рассмотри еще из-за желтой

полосы – а губы рассмотрел, дрогнули. С удивлением.

– А мать про тебя правду говорила. Вырос мальчик,

вырос… Так поступают Владыки. Они берут. Берут именно

то, что предназначено им. И не выпускают до конца.

– Страх, значит, мне и предназначался?

Чего спрашивал, когда и так ясно?

Глаза Аты – как у Зевса прямо… только с сиреневым

отливом. А так – одно и то же: мать, в испуге кидающаяся от

меня в волны, тревожные шепотки нимф: «Ой, мамочки…

угрюмый… вернулся…», сатиры шарахаются, глядят искоса…

«Эге-е-е-ей!» – орет с колесницы Гелиос и машет ру-

кой: заметил ученичка.

Да какой ты страх, – машет. Воин – да. Бог – это как посмо-

треть (вдвоем одного хряка не смогли прирезать!). Колесничий

вот неплохой. Посланник, разведчик… невидимка.

– Ну, конечно, тебе, – мурлычет Ата, и ямочки так и

перекатываются по щекам. – Твоим братьям нельзя. Они бы

не выдержали, ты, наверное, понял это? А из тебя получится

хороший страх – ледяной, черный. Тебе только нужно нау-

читься быть безжалостным…

– Нужно – научусь, – собрался было уходить, да на ло-

коть легла рука. Когда дочь Нюкты успела встать и подойти?

230

И венок где-то затеряла, только в высокой прическе путает-

ся одинокий лютик: желтое – в черном.

– Мать была права еще в одном: умеешь ты произ-

водить впечатление… на подземных, – помолчала, мягко

улыбаясь. – Не знаю почему, но я помогу тебе, Аид. Дам

подсказку. Ты хотел постигнуть искусство обмана? Высшее

искусство обмана – когда в него веришь ты сам. Это труднее

всего, но это и дороже всего. Это тончайшая грань, за кото-

рой – уход от сомнений и бесконечность превращений. Ты

понял меня? Научись лгать себе – и станешь, кем хочешь…

Наверное, она все-таки сидела на этом шлеме.

Медный, начищенный, глухой – с плотными нащеч-

никами и наносником – он блестел так, что в него можно

было смотреться, и я невольно заглянул в медную гладь.

Хмурый, по смертному счету – чуть за двадцать

стукнуло, волосы спутались (да ведь проводил же ладо-

нью, божественным приказом – не поддались!), взгляд

исподлобья – упрямый. Солдаты в крепостях жаловались.

Закажешь аэду послушать про старшего Кронида – а аэд

чуть ли не волосы драть начинает: а что про этого петь?!

Подвигов не совершал, то он там, то он тут – и морда ко

всему еще кислая.

Я?

Черты тонули в красноватом блеске – в зареве горящих

деревень, в алой смертной жидкости, которой скоро литься

на землю, в закатах, к которым поднимутся крики, полные

безымянного ужаса, и был другой образ – изломанный, со

стиснутыми в узкую полоску губами, с бездной в глазах…

Он.

– Да, – сказал, отбирая у нее шлем и надевая. – Я –

Страх. И Ата чуть склонила голову – глаза совсем утонули в

щечках.

Наверное, я играл правильно.

231

* * *

– К-кто ты?

Наглым он оказался – этот гонец. Широкоплечий,

рыжегривый сосуд, а в нем – величия под самое горлышко.

Еще и горлышко ко всему изрядное. Или, может, это в

нем непрожеванный барашек стоит – откусил гонец слиш-

ком много. Вот горло и отвердело, аж голову наклонить

нельзя. Хоть ты что хочешь сделай, а поприветствовать

посланника Кронидов не получится.

А вообще, и так обойдется посланник.

Староста, в доме которого гонец разлегся на пирше-

ственном ложе – тот кивнул. Одарил приветствием – хоть

сдохни на месте от чести такой – а сам медленно поскреб

серебристую бородку пятерней. Озадачено.

Мол, вроде как, такого на алтарь на пристроишь. То есть,

попробовать-то можно, конечно (взгляд на наемников-кентав-

ров – охрану гонца Атанаса). Без свиты, опять же, явился…

Присоединиться к трапезе или отдохнуть так и не

предложили.

Осознание силы было во всем.

В беспечности вороной стражи, постукивавшей

копытами вдоль стен. В испачканных жиром губах. В спо-

койной уверенности, смотревшей из глаз жены старосты,

которая усердно потчевала дорогого гостя, гость явился

вестником мира с Повелителем Времени, гость поставит на

место зарвавшихся божков, теперь, после их поражения на

Полынном Поле – можно…

Они не знают, что мы еще воюем.

– Вступит ли басилевс29 Атанас в битву на стороне

сыновей Крона?

29 Басилевс или басилей – в древний период – глава племени

или союза племен. Позже – правитель небольшого поселения или

города.

232

Шлем досадно приглушал звук, душил и натирал не-

милосердно, утешало одно – ему недолго осталось истязать

мою голову.

До первого ответа.

Гонец медлил: кость попалась больно вкусная. Пока

обсосешь со всех сторон, потом пальцы оближешь, потом

вина глотнешь – когда отвечать-то дурному гонцу?

Нерадивому гонцу, неумелому: хоть бы раскланялся,

что ли. Или окольными путями к вопросу подошел…

– Что ты хочешь услышать в ответ? Мой царь не

привык изменять свои решения в такие краткие сроки. Он

размышляет. Но покровительство Повелителя Времени…

А дальше я отбросил шелуху как несущественное,

вглядевшись в зеленые, с мутным донышком глаза. «Гоните

в шею, – сказал загордившийся басилевс, – В Тартар таких

союзников».

Я потянул с головы шлем, и сочный кусок ягнячьего

мяса встал поперек глотки гонца, и рука женщины безволь-

но уронила на пол деревянный черпак.

Едва ли они знали меня в лицо. Но Ананка из-за спи-

ны вовремя подула морозцем.

– К-кто ты?

Через четверть часа наглости в гонце поубавилось –

остался горловой хрип и этот вопрос.

Сначала он просто сидел и наблюдал, как валятся тела

стражников: один удар – одно тело, заржать успел только