Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Ну, так значит – я не желал.

Но сейчас, нещадно истязая коней под истошные

вопли младшего брата («Не трогай лошадей, кому сказал, а

то я тебя этими вожжами!») – мимолетно сожалел об этом.

Квадрига уловила чутко: за промедление шкуру спу-

щу. Земля под копытами бешеных скакунов сливалась в

сплошную буро-зеленую ленту.

– Рассказывай.

– Сам мало что знаю. Прилетает Ирида-вестница,

ломает руки, мол, Зевс в гневе, слал за тобой, а она без по-

нятия, куда ты со своими отрядами нырнул. Ну, это отго-

ворка, просто она к тебе лететь боится. Сказала только: с

Офиотавром неладно. Так я подхватился – и к тебе…

– Насколько неладно?

– Да видно – совсем. Ты б ее лицо видел. По всему –

младший ее перепугал чуть ли не до потери бессмертия.

– Но неладно?

– Да, сам понимаешь…

Понимаю. Это не колесница подпрыгивает по кочкам

Фессалийской равнины: квадрига несет так, что колеса едва

касаются земли. Но сама земля вздрагивает, будто грудь

женщины, пытающейся сдержать рыдания.

Потаенная дрожь у склонов Олимпа: всего лишь один

сын из многих, только один из многих, я, Мать-Гея, не буду

плакать, я не буду плакать, я не бу…

258

– Доигрались, – просвистел сквозь зубы Зевс, встре-

чая нас во внутреннем дворе и втаскивая в гинекей31.

С сыном Матери-Геи Офиотавром было совсем не-

ладно. Его тень как раз в это время, наверное, любовалась

искусно кованным мостом через черные воды Стикса.

Истерзанное тело вытянулось на ложе в одной из

комнат прислуги: светлые волосы слиплись одним большим

колтуном, глаза-колокольцы раскрыты в немом удивлении,

алый рот приоткрыт в последнем усилии – задать вопрос…

«Почему вы так со мной?»

Сына Геи мучили долго и со вкусом – видно по раз-

давленным пальцам, порезам и ожогам на юношеском теле…

Самый страшный след наискось пересекал грудь,

открывая разрубленное сердце.

Фальшиво донельзя завывала над сыном Геи Ата: «А

какой был краси-и-и-ивый»… Впрочем, в воплях богини

обмана слышалась и истинная тоска – по прерванной ис-

кусной игре.

У изножия ложа стояла усталая, но спокойная Афина.

– Железносердный был у него совсем недавно, – не-

громко сказала она, легким поклоном отмечая наше появ-

ление. – Мальчик умер быстро.

Сердце невинного сына Геи удивленно выглядыва-

ло из страшной раны, какие наносят только адамантовые

секиры. Кровь была алого цвета, но не густой – словно бы

фруктовый сок запятнал разрезанный хитон, веселой вла-

гой окропил ложе…

– Как? – спросил я наконец, взглядом приказывая Ате

умолкнуть.

Зевс дернул щекой.

– Он в последнее столетие рвался на волю, – голос

у младшего выходил глухо. – Все спрашивал, почему ему

31 Гинекей - женская половина дома

259

нельзя выйти, даже если война… ну, ты знаешь. Я приказал

присматривать за ним Аргусу Стоокому – не объяснял, ко-

нечно, зачем.

– Знаю.

– А он поспорил с Аргусом, что тот не сумеет одно-

временно продержать все свои глаза закрытыми, пока из

разбитого пифоса вытекает вода. Аргус – из рода титанов.

Он простодушен.

Из угла, где сидела Ата, больше не доносилось ни зву-

ка. Ну конечно, Офиотавр ведь не сам придумал этот спор…

Ладно, все после.

– Дальше.

Зевс тер лоб ладонью, к которой пристали следы

застывшей меди – наверное, сюда принесся прямо от

тигля, в котором выделывал очередное поколение людей

нового века.

– Дальше… сбежал. Еще Фетиду повстречал – попро-

сил прокатить, а она и согласилась. Она же не знала…

Никто не знал. Просто белокурый юноша, кучерявый

жертвенный барашек решил праздно прогуляться по воен-

ной Фессалии. И гулял, восхищаясь красотами гор и рек,

приветствуя мелких божков и нимф, погружаясь в цветы,

– пока на его дороге не встретился…

– Кто?

– Титий…

Посейдон сплюнул сквозь зубы, пробормотал что-то

изощренное.

Родной противник, можно сказать. Один из тысячни-

ков Крона, известный лживостью и вероломством. Не раз

сталкивались с ним во время военных стычек, и плоды этих

столкновений – мои разбитые мечи, расколотые щиты, тела

солдат, а иногда и раны – у меня или Посейдона.

Кажется, в день того, первого проигрыша

Черногривый получил копьем в бок именно от него.

260

– Непонятно, как он на него наткнулся. Судьба ка-

кая-то, что тут скажешь… Титий, видно, понял не сразу.

Сначала просто хотел повеселиться. Может, развлечься с

красивым мальчиком. Вот только…

Вот только мы так и не научили красивого, просто-

душного мальчика быть не мальчиком. То есть, молчать.

А Титий, несмотря на то, что он титан, не настолько

простодушен, чтобы пропустить мимо ушей знакомое до

боли имя – Офиотавр…

Резануло под веками мимолетным прозрением.

Титан – щербатый, грузный, недоверчиво ухмыляется, по-

игрывая секирой.

– Это какой Офиотавр? Сын Геи, что ли?

И распахиваются в радостном недоумении глаза-ко-

локольчики безобидного барашка:

– Да, моя мама – Гея-Земля… а откуда вы знаете?

– Я опомнился… – младший ронял слова, понурив

голову. – Прибыл туда, когда Титий собирался отправлять-

ся на Офрис к Крону. Схватка была короткой: он отступил,

я забрал мальчика. Но было поздно. Титий выпытал из

Офиотавра все – от момента его рождения до… все.

С хриплым криком распростерлась у ног нашего ма-

ленького идола Ата – решила, что игра сильнее страха.

Нет, она играет и страх тоже. Вон – воет о том, что

гореть деревням и вдоветь женщинам…

– Крон знает о нашем обмане. Он начнет войну.

Мудрым считают не того, кто первым понимает – того,

кто первым произносит вслух. Афина успела за века снискать

себе славу мудрой, Метиду с ней даже в сравнение не ставят.

Посейдон перенес вес с одной ноги на другую, но ни-

чего не сказал.

Крон знает о нашем обмане. Потому что если мы

держали рядом с собой Офиотавра и не воспользовались

шансом – значит, шанса и не было.

261

Он начнет войну – к которой мы едва ли готовы.

Надсадно, на одной ноте скорбела богиня обмана на

полу: драла свой пеплос32, расшитый лживыми улыбками.

Когда заканчивается такая игра – можно дать себе волю и

поскорбеть.

– Встань и утихни, – велел я, и Ата умолкла с недо-

вольным видом. – Твоя игра не закончилась.

– Так ведь если Крон… – начал Жеребец удивленно.

– Крон знает – но не союзники.

Побледнела Афина, переводя серые глаза с истерзан-

ного тела сына Геи на своего дядю, Черного Лавагета. Что ты

хочешь спросить, мудрая дочь Зевса? Верна ли твоя догадка

о том, что я собираюсь заканчивать начатое? И после того