Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

удрать: «Куды?! А платить?»

Куда это ты собрался на войну, Кронид? А расплатиться

за ценный совет, который дал вам полтора века передышки?

Пальцы Ананки больно сжали плечо – опасность!

Нет, это пальцы Зевса. Младший сверлит глазами

Мома из-под насупленных бровей, а в голосе у него столько

меда, что посланцу Нюкты захлебнуться впору. От зависти.

– Мой брат хотел сказать – мы идем. Разве могут лю-

бые дела удержать нас от такого визита…

– Да мы уж сколько веков хотели наведаться, – с голо-

са Посейдона можно было масло сцеживать.

Прошло целых десять тяжелых ударов сердца («Будет!

Будет! »), прежде чем Мом Правдивый Ложью смог опять

расплыться в улыбке.

* * *

– Во местечко. И какой ненормальный тут будет жи…

да хватит уже пихаться!

Жеребец засопел и поотстал от Зевса: мало ли, вдруг

опять локтем в бок прилетит. А Мом-насмешник, сын Ночи,

266

всем затылком выразил, что нет-нет-нет, он ничего не слы-

шал. И вообще, ему не до того: тут торжественная встреча, гостей дорогих провести надо…

Знать бы еще, почему этот гаденыш выбрал путь че-

рез Стигийские болота!

Зыбкие тропинки: того и гляди, в трясину нырнут,

так и ходят под ногами.

Змеи из-под ног – на каждом шагу. Серые, изумруд-

ные, черные.

Болотные огни – и то непонятно. Может, огни, а мо-

жет, глаза.

Туман, испарения…

Еще и жильцы сползлись со всех концов: посмотреть

на Кронидов. Выстроились вдоль пути и скалят клыки,

шуршат хвостами, машут когтями… радуются, заразы.

Не каждый век можно повидать в подземном царстве:

Восторг и Ярость!

Восторг – в белом хитоне, синем гиматии, грудь коле-

сом, в волосах – солнце, которого здешние подземелья века

не видели. Губы – пурпуром, глаза – звездами: идет, не каса-

ясь болотистой дряни, не пачкая сандалий, вскинув голову.

И молчит. Или безошибочно называет местность: вон там

еще изгиб Стикса, а вон в той стороне Ахерон, там вон была

бы Лета, если бы свернуть, а там вот Коцит… да еще изредка

приложит локтем брата – Ярость.

А то мало ли что этой Ярости в голову взбредет. То

гидру какую-нибудь пуганет, то змею пнет так, что змея

аж под свод взлетит, то в болото ногой провалится – легко

провалиться, если так топать! Про Ехидну вот заявил: «Ого, какая образина!» – шепотом, да, но таким громким, что по

всем болотам прошло. Идет Ярость: панцирь искусной ков-

ки тельхинов, гиматий морской волной отливает, на руках

браслеты звякают… И – во всю глотку:

– Нет, ты подумай… А мог бы спокойно напиваться! !

267

В ответ – тихий голос то ли из самого болота, то ли

из полутьмы:

– Я с собой вас не звал.

– Зевс, слышишь? Надо было этого бешеного вообще

наверху оставить. Связать и в кладовку запереть. Мы б и без

него не заблудились.

– Нюкта удивилась бы. Звала одного – приперлись

двое других...

Черными разломами тянут руки близлежащие скалы.

Каждый звук трясина сначала всасывает в себя, потом от-

плевывает – многократно искаженным.

– Ага, как же, он не звал. Потом тебя из темниц Эреба

вытаскивать? Или из речки этой горящей? Вообще, кто там

знает, что им в голову взбред. . Ах, теперь ты пихаешься?!

– Мое дело – что бы ни взбрело.

Чудовища шеи скрутили: с кем это разговор ведется,

откуда голос? А, вот, идет какой-то: мало того что весь в

темном – так еще и голову капюшоном прикрыл. Позади

держится: слуга? стражник? как его по имени-то?

– Аид Сварливый, хо! Деметра все бурчит, что от тебя

слова не допросишься, а я так скажу: лучше б ты правда рта

не раскрывал. Может тебе того… по нимфам лишний раз

пробежаться, авось полегчает?

– Спасибо за совет, братец. По бабам – это у нас ты,

я – по делам, а то у нас тут война намечается.

– Заткнитесь оба, – звучит твердый глас Восторга. –

Что с тобой такое, Аид? То правда слова не допросишься,

а то… сказано вместе – значит, вместе! – и понизив голос:

– Долго нам еще?

Мом-насмешник тут же оказывается рядом. В глаза

заглядывает преданной собакой. Ах-ах, он нас ведет самой

лучшей дорогой, но что уж тут поделаешь, такой мир, вот

сейчас свернем, сейчас выйдем из болот…

268

Зевс улыбается Мому, каким-то слизким тварям и

дворцу Гекаты в отдалении – разом. А смотрит все равно

на меня.

– Как выйдет.

Если прицепится эта тварь белокрылая с чашкой и

пестикой – близнец смерти, тоже мне… дорога покажется

длинною в вечность. И до дворца Нюкты доберемся с гудя-

щей головой, будто правда пили до розовых кентавров.

Свернули все-таки на асфоделевые поля. Гипноса не

видать, только высокая фигура Убийцы пригрезилась в се-

ро-алой мгле – и тут же сгинула, а Мом задергался, зачастил, что ничего, уже близко, зато как нас встречают!

Да уж, и тут от торжественности никуда не делись.

Сонмища теней стянулись со всего подземного мира, в

глазах – пустота и отрава Леты; мрачные боги столпились

с оружием в руках; Геката – богиня колдовства с неподвиж-

ными вуалями на трех лицах. Провожает пронзительным

взглядом костяной остов в длинном хитоне – Харон. Вот

сейчас проскрипит в лицо: «А ты что тут забыл?» – мне как-

то проскрипел…

– Ну… дела, – выдыхает Посейдон. – Тут всегда так?

– Нет.

Сколько я тут бывал за прошедший век? Десять раз?

Двенадцать? Все больше из праздного любопытства – по-

сидеть у Белой Скалы, понаблюдать, как бездумно бредут

к ней тени мертвецов, как наклоняются они над водами

Леты словно и после смерти тоже можно чувствовать жа-

жду, припадают бесплотными губами – и идут дальше уже

без страдания, в дурмане полученного забвения. Бродил

по скалистым кручам Ахерона и как-то столкнулся с тита-

ном этой реки – простодушным, нещадно лупящим жену.

Привыкал к асфоделевым лугам – после пятого или шестого

раза уже мог лечь лицом в заросли бледно-желтых цветов

без того, чтобы погрузиться в «вечное утешение». Пару раз

269

гостил у Убийцы, в поражающем своей пустотой дворце на

западной окраине Эреба…

Мир неуклонно бывал разным каждый раз.

То он прихорашивался ядовитыми парами, то угро-

жал выплесками подземного огня, то стонал и прикиды-

вался бессильным, и асфодели тряпками стелились под

сандалии…

Сегодня он был отражением глаз Аты и Мома – сыно-

вей Нюкты и Эреба.

В мире проглядывало нехорошее предвкушение. Мир

пытался запугать: вязкий страх поднимался из белесых за-

вихрений тумана, стонов Коцита, выплавлялся из огоньков

Флегетона – памяти недавнего костра… Полз по пятам, но

пока отступал перед черным гиматием.

Чувствовал, что под ним скрывается родственник.