Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

– я пью вас, как нектар, и значит – вас пьет мой клинок…

– Это Аид! Аид!

Мне нравится, когда они кричат это. Звучит, будто

«это конец!»

Я бью своей славой.

Раздувшейся черной тенью, жуткой памятью, остав-

ленной Черным Лавагетом по себе за столетие.

Я бью словами Аты: «Горек источник Страха…», разру-

шенными и сожженными поселениями, убитыми пленника-

ми, взятыми крепостями, пытками, своим именем карателя.

Бью пустыми глазами женщин-рабынь на ложе, алой маской

своего лица – когда оно бывало забрызгано смертной кровью.

Отвращение, ненависть, ужас, исступление, непонимание,

отупляющая боль, злорадство победителей – в ход идет все, и

наш с мечом танец восхитительно синхронен.

В нем тонет грозный крик Афины, лед Стикс – тита-

нида гасит драконье пламя только взглядом – грохот насту-

пающих Силы и Зависти, свист палицы Прометея…

Блик. Черная молния.

Так легко утонуть в самом себе.

Так легко разить. Черпать и черпать из бесконечного

источника. Обращать ужас и гнев противника, тень за его

спиной – в себя, в безошибочно находящий цели меч…

Так легко…

…легко…

Пока ты не встретил кого-то, кому наплевать на

твою славу.

Красный блеск раскаленного адамантия – в глаза.

Напитанный черной славой меч с радостью принимает вызов.

Щерится в лицо Титий – точно, он, убийца Офиотавра,

как удачно, Титий, станцуем?

Среди ледяного холода Стикс, и соленого неистовства

Посейдона, под бичами-молниями, секира против меча,

слава против… чего?

305

У титанов нет славы. И чужую они не очень-то ува-

жают. Секира раскалывает щит, от удара трещит рука, меч

перерубает рукоять секиры, распадаясь в крошево сам, мир

рушится и дробится – почему-то приходят на ум мелкие

катышки овечьего сыра.

Упоение боем вытекает вместе с ихором из разрезан-

ной чьим-то случайным мечом лодыжки, бой так просто

увидеть со стороны, когда ты выше, гораздо выше всех, как

колесница Гелиоса…

Или лежишь среди убитых, а эта колесница неторо-

пливо пересекает небо, насмешливо двоясь, – восемь коней, куда Солнцеликому такая упряжка?

Зевс – стоит на воздухе, вокруг распотрошенное небо.

Посейдон – три клыка заставляют дрожать землю…

Третьего брата не видно что-то, ну, это ж ясно – Аид-

невидимка…

Афина, Стикс, Прометей, бегущие остатки войска

Крона. О Эреб и Нюкта, мы опять воюем как мальчишки, а

у мальчишек есть это поганое свойство – добиваться того,

что они хотят.

Перед тем, как небо и битва обратились в одну

сплошную белую вспышку – мне показалось, что вдали не

жалобным, а торжествующим криком разразился младенец.

* * *

Внутри черепа что-то колотилось. Казалось, в нем

распрыгалась новая Афина – решила от нечего делать ро-

диться из головы у Черного Лавагета. Или, может быть,

Ананка взяла медный щит и лупит наотмашь – старается

вызвать из дурной головы хоть одну мысль…

306

У Судьбы не получалось: в мозгу было блаженно и

прискорбно чисто. Взгляд перебирал картинку за картин-

кой, не останавливаясь.

Стикс брезгливо оттирает свой разящий ужасом

жезл от драконьей крови. Видно, разить пришлось не толь-

ко ужасом.

Кратос, почесывая ухо, рассматривает останки своей

палицы.

Зел перебрасывается фразами с Посейдоном – близ-

нецы впервые отошли от матери.

Хмурится, опираясь на копье, Афина: наклонила го-

лову и уставилась на поле битвы, заваленное грудами тел.

Две русые пряди выбились из-под шлема и нахально свеши-

ваются богине на лицо.

Среди трупов – опаленные проплешины. Следы

молний.

Кое-где – мелкое крошево: там прошелся удар

Посейдона.

Войско Крона расколочено вдребезги, и Гелиос вытя-

гивает шею с высоты: хочет увидеть, что ж там такого мы

наворотили…

– Втроем!

Посейдон разъезжался в неудержимой улыбке от уха

до уха, а чудесный трезубец держал бережно, на весу. По

спине хлопнул так, что чуть хребет не переломил.

– Ну, что скажешь, а? Наконец-то! Видал, как было?

– кивнул в сторону Зевса и его колчана – улыбка исчез-

ла, но только на миг. – Вот это – я понимаю: бьешь как в

масло… Ну, брат – теперь дело за Кроном! Да, а ты-то сам

как? Я увлекся малость… не видал. Кстати, а тебе они что

преподнесли?

– Потом, – отмахнулся я, морщась. Левая стопа была

вся в теплом ихоре: случайный меч разрезал сзади крепиды

сандалей и скользнул выше, к икре. Ничего, неглубоко.

307

А вот шлем был расколот, словно скорлупа ореха. Я

стащил его, повертел и выбросил. Все равно был неудобный, скажу Эвклею – пусть новый раздобудет.

– А и правда, – послышался над головой вкрадчивый

голос Зевса, – чем Циклопы отблагодарили своего освобо-

дителя?

Бешеные глаза кроноборца сомнений не оставляли:

все знает. И с трудом удерживается, чтобы не истратить на

меня последнюю молнию из колчана.

Правда, он выдержал на лице благопристойную мину:

подождал, пока Посейдон отвлечется на Прометея. А потом

наклонился и затряс за плечи, шипя мне в лицо:

– Ты б еще с голыми руками полез! И что ты хотел

этим доказать?! Идиот…

– Все мы идиоты, – волосы слиплись то ли от пота,

то ли от ихора – зацепило все-таки, даже через шлем. –

В-втроем, как же...

А что было делать? Орать посреди боя, что, мол, брат-

цы, а меня-то обделили, так что, пожалуй, вы уж не втроем, а без меня?

Зевс плюнул под ноги, пробормотал, что лучше бы я

прикрывал спины, зашагал к Прометею сам.

« По-моему, он прав, невидимка », – сипло выдохнула

над ухом Ананка – никак, горло сорвала?

– Идиоты всегда правы, а все мы здесь – идиоты.

Обиженно заткнулась, только по плечу царапнула –

мол, чем ты опять недоволен-то?

Сокровище победы слегка расплывалось перед гла-

зами: пронзительная голубизна сапфиров, золотой драго-

ценный блеск, кораллы – из чешуи драконов; аквамарин

и нефрит – хитоны древолюдей-лапифов; мрамор, железо,

алебастр – скальные твари; янтарные, изумрудные, амети-

стовые – застывшие глаза чудовищ…

Богатая добыча, только вот…

308

Ох, и здорово он меня секирой – спасибо, что плаш-

мя. И объяснить не могу, что не так. Вертится ужом: не так с

этим детским плачем, и с тем, что мы воюем как мальчишки, и с обманом об Офиотавре…

Войска Крона разгромлены. Все ли? Есть ли резервы?

Нет, не то.

Прометей замер, раскачиваясь и держась за голову –

что, и его тоже садануло? Видно, спасать кого-то полез – вот

и получил. Ах нет, с ним что-то другое, вот наклоняется

Стикс, спрашивает… «Что ты видишь?»

Видение у Прометея – прозорливый он наш.