Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Человек может уйти в подземный мир – и его будут

видеть боги.

Бог, даже если он покидает Олимп или тонет в чер-

ных водах Стикса – всегда зрим для остальных.

Лишь одно может заставить и человека, и бога уйти

надежно и для всех… Забвение.

Отражение творит невообразимое. Улыбается не

моей улыбкой – широкой, слегка безумной. Подмигивает –

вот уж чего я никогда не делал!

Шепчет два слова, которые я читаю по губам – его

или все-таки своим?

«Хочешь – исчезну?»

– Дура!

– Убери свой меч. И иди поиграй в песке, братик, а то

еще порежешься.

– Дура! Д-девка! Щит готовь! Я сейчас… я покажу…

– Нет-нет, я не буду с тобой драться… Воины не вою-

ют с детьми.

– Ты… тоже мне, воин! Сиськи под панцирь спрятала

и ходит! Иди за прялку!

318

– Ты сегодня невоздержан на язык, Арес. Нектар уда-

рил в голову? Ах нет, нектар тебе еще рано, мамочка развол-

нуется, если узнает, что ее сынок пьет что-то, кроме молока.

– Не смей так о моей матери, ты… у тебя вообще ма-

тери нет!

– Хвала Ананке и первобогам. Иначе из меня могло по-

лучиться что-то вроде тебя, братец. Представлю – вздрогну.

Афина улыбается холодной, презрительной улыбкой.

Горделиво выпрямленная, в аккуратном белом пеплосе; на нос

сползла упрямая русая прядь, неподвластная заколкам. Серые

глаза с мнимым испугом щурятся сверху вниз на брата: мог-

ло ли получиться из Афины Промахос34 вот такое? Вот такое

костлявое, с торчащими иголками волос, в драном хитоне, с

багровым лицом и глубоко посаженными злобными глазами?

Нет, вряд ли.

– А что из тебя получилось? Девка, а думаешь, что

мужик! Ну да, кто ж тебя полюбит, ты ж такая вся из себя

умная, что кони дохнут…

Насмешливый прищур перетекает в смертоносный

– будто из лука стрелять собралась. Афина терпелива не в

отца, но у Ареса с рождения талант говорить гадости.

Зевс, который сына не выносит, упорно утверждает: пер-

вое, что он услышал от наследничка: «А я думал, папа выше».

– Мой ум – тяжелое бремя, братец. Как-никак, мне

досталась и твоя доля тоже. Но если уж тебе так хочется

схватиться – рада буду преподать урок. Еще один.

Аресу только того и надо – он кидается вперед с готов-

ностью и неистовым ревом, сжимая в детских пальцах меч.

Мальчишка чуть достает сестре до груди – впрочем,

для шестимесячного возраста результат неплох.

Деметра пересекает двор, сортируя на ладони каки-

е-то семена. Останавливается неподалеку от меня и смотрит

на парочку, поджав губы.

34 Промахос – «первая в битве», один из эпитетов Афины.

319

– Что опять не поделили?

В ответ – неопределенное движение плечом. Эти двое

всегда найдут, что не поделить.

Арес устроил из нового гиматия сестры подстилку

для ощенившейся охотничьей суки. Афина уговорила отца

не отпускать брата с Посейдоном на Родос, к тельхинам.

Арес наябедничал Гере, что Афина рассуждала о ее ревни-

вом нраве. Промахос, когда Циклопы спросили ее совета о

подарке для наследника, – посоветовала сделать что угодно, кроме оружия. Арес сказал какому-то вожаку кентавров,

что Афина жаждет его любви. Мудрая дочь Зевса в разгово-

ре с Афродитой помянула, что первенец Зевса до третьего

месяца жизни мочил пеленки…

За день – по десять причин и по дюжине беспри-

чинных стычек, и иногда кажется, что рано или поздно это

соперничество затмит собой Титаномахию.

– Ты! Я тебя…

Арес нападает слепо. Мальчишеская ярость застила-

ет глаза, рот скривлен, волосы колют воздух, бог войны ле-

зет напролом, не думая, не глядя, не различая, три четверти

ударов нанося впустую…

Афина, насмешливо улыбаясь, отражает удары. На

ее стороне – возраст и опыт настоящих боев, и неистовство

брата ее не смущает.

Вот опять выбрала момент и кольнула в живот.

– Я попортила тебе хитон, братик? Могу одолжить у

Афродиты ее новенький, цвета колокольчиков, тебе пойдет.

– А-а-а! !

Перед Афродитой маленький бог войны цепенеет уже

не первый день, так что такой укол – посерьезнее острия меча.

И опять – слепо, напролом, яростно…

– Когда ж это кончится? Допрыгаются…

Деметра неодобрительно качает головой и вздыхает. Я

забрасываю в рот финик.

320

– Что за манеры лопать пищу смертных, а потом не

прикасаться к нектару? Бог, тоже мне…

И удаляется, бормоча, что рождаются же вот такие, у

которых все не через голову…

Прежде, чем я успеваю поставить ее на место хотя бы

взглядом.

Ананка весела сегодня – так и звенит из-за плеч в тон

птичьему пению:

– Хорошо, что у нее нет дочерей, правда, невидимка?

Правда, такой и дочерей не надо – готовая теща .

Надо же, насколько ее мнение совпадает с мнением

Убийцы – тот, кажется, тоже Деметру в тещи произвел.

Сыр попался слишком соленый – еще и острит из-за

специй.

Ветерок колышет ткань хитона вокруг колен – сегод-

ня прохлада особенно ощутима, а здесь, в тени она делается

почти ночной.

Зевс в отъезде, как и Посейдон: ободряют и внушают

восхищение молнией и трезубцем. Я там ни к чему – народ

и без того достаточно напуган Кроновым Серпом.

А во дворе идет дневная суета – основательная,

привычная. Пахнет нагретыми фруктами, благовони-

ями, песком, которым чистят доспехи. Булькает котел.

Звонко хохочет Нефела – она со своими облачными ста-

дами как раз пересеклась с колесницей Гелиоса. В гости,

небось, зовет.

И носятся по внутреннему двору брат и сестра в

неравном бою: для одного – слепая ярость, для второй –

наслаждение собственным превосходством, которое так

приятно продлить.

Узоры шлема под пальцами, кажется, изменяются –

нащупываю две фигуры в бою, потом двух змей, свившихся

друг с другом… вот одно войско идет на другое…

– Зачем ты за ними наблюдаешь, невидимка?

321

Деметра спросила бы проще: «Тебе-то что за удоволь-

ствие?»– Сколько ты видел их стычек – двадцать? Пятьдесят?

Зачем? – Жду.

– Чего?

– Когда сходство станет полным.

Кажется, она пристально изучает схватившихся в по-

единке брата и сестру. Финик у меня из-под локтя стащила

потихоньку… тоже кажется.

Преимущество любимой дочери Зевса неоспоримо:

бой воина и мальчишки. Мальчишка наскакивает, рвется,

прикладывает все усилия, а воин играет – что еще сделаешь, с таким-то противником?

Вот с треском разлетается меч, и первенец Геры и

Зевса летит задницей на каменные плиты.

– Мне помочь тебе встать, мужчина?

– Дура!

– Пожалуйся отцу. Скажи ему, как глубоко тебя ранят