Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

вдрызг пьяного титана и нырнул в зев пещеры. Черный зев,

но ничего, не Тартар.

Коридоры казались бесконечными и знакомо пахли

пылью и плесенью. Тускло светились какие-то грибы. На

потолке шуршало, поскрипывало – нет, не летучие мыши,

твари какие-то со сморщенными головами, одна просвисте-

ла сладко: «Хочешь послушать сказку, маленький?»

Чуть сдержался, чтобы не запустить чем-нибудь.

Запах старой темницы – лабиринтов времени – ста-

новился гуще и продирал по коже морозцем.

– А вот и он, – как-то очень недовольно прохрипел

Крон. – Ну, смотри.

334

Пещера ничем не отличалась от других пещер – круглая,

темная, в углу висит светящаяся болванка с кулак: небось, остатки от колесницы Гелиоса, на Олимпе штук десять таких

есть. Сырые высокие своды куполом сходились над головой.

И алтарь был обычный – из гранита. И меч на нем…

нет, меч-то как раз был необычный: что такой древности

делать на алтаре? Щербатый, тусклый, со стертой рукоятью

клинок, по виду и не скажешь, что сделан из адамантия.

Кажется, Крон им веков пять без передыха махал.

Повелитель Времени стоял рядом, но смотрел не на

свой Серп, а на мое лицо. Будто ждал презрительного смеш-

ка: «Ха! Это тот самый Серп? Мелочь!»

« Смотри внимательнее, невидимка , – подала голос

Судьба. – Не глазами. Смотри собой. Как я учила тебя ».

Пещера была полна запахом прошлого, и смотреть

по-настоящему было легко…

Косая, ослепительно яркая ухмылка бросилась в

глаза. Ожгла, резанула – сгущенным временем. Это не не-

бытие, как в Тартаре, это – чистое уничтожение, смерть, в

тысячу раз острее, чем клинок Таната, в тысячу раз жаднее

– потому что танатов меч слушается руки своего хозяина, а

эту тварь на алтаре только пробуди – и не удержишь…

Что ты сделала, мать-Гея, из ненависти к своему мужу,

что ты сделала?!

– Он уже тогда такой и был, – нарушил молчание

Крон. – С зазубринами, древний… будто не родился, а

возродился из праха. Говорят, Ночь родила Смерть мне в

наказание. А Земля в наказание мужу родила вот что – не

хочешь сравнить?

Не хочу. Есть то, что нельзя сравнивать. Есть то, что

не с чем сравнивать – чистое «убить», втиснутое в полосу

выжигающего глаза света, скалится с алтаря: «Что пришел,

щенок? Не страшно смотреть, а? Не хочешь глазки-то при-

крыть?»

335

« Не закрывай глаза, невидимка. Смотри на него. На

каждую линию и щербинку.

Ты должен знать своего противника ».

– Потрогать хочешь? – спросил Крон, когда я повел

пальцами над лезвием. – Ты ничего, бери. Держать его

можно. Вот удержать … Удержать его, как и призвать, могу

только я. Право имею только я. Мое оружие, хоть я и поль-

зовался им только два раза.

Он небрежно щелкнул пальцами по древнему ада-

мантию… нет, по яростной сияющей полосе, пахнущей

плесенью и гибелью.

– А вы, значит, так и не поняли, куда себя завели? Да

уж, держать его… слышать его… нелегко. Еще труднее – оста-

навливать. Если бы я не остановил его вовремя – не было бы

не только вашего войска. И вас бы. И Фессалии заодно.

«Нужно будет – так и сделаем», – едко улыбнулся с

алтаря Серп Времени. Крайнее средство отца.

« Крайнее средство Крона , – поддакнула Ананка, – и

твой противник ».

Я кивнул. Прикрыл глаза, возвращая привычное зре-

ние, отталкивая жгущую хуже молний полосу с алтаря…

Серп Крона лежал на сером камне – выщербленный, древ-

ний, безобидный, даже блестеть в свете от болванки Гелиосовой

колесницы не хотел. Ни за что не скажешь, что призови его, разбуди – и… крайнее средство. Как выпустить Сторуких.

– Ты, значит, увидел.

Повелитель Времени всматривался в мое лицо, а вы-

ражение – не пойми какое. То ли удовольствие, то ли уваже-

ние, а то ли я еще полуослеп от этого Серпа.

– Ну-ну… я в тебе и не сомневался. Идем-ка на воздух,

там говорить удобнее.

В коридорах я раз пять налетел на выступы: подвели

глаза, в которых плясало жадное лезвие. Потом еще воздух

глотал – с примесью дыма, жира и пота, но все равно воздух.

336

Запахи – это потому что Крон вздумал остановиться

напротив площадки, где мяли друг другу бока Прометей и

его брат. Видно, слова исчерпали, а до простого мордобития

сыновьям вещего Япета не захотелось снисходить – вот они

и решили, в честь праздника…

Кулаки, обмотанные ремнями из бычьих шкур,

свистели в воздухе. Прометей щадил младшенького, все

больше уходил от ударов, зато Эпиметей горячился, наска-

кивал по-петушиному, так что время от времени его кулак

с глухим звуком влипал брату в грудь, в плечо или в живот.

Возле ближайшего костра не было никого, валялись

кости, миски и храпел титан, кажется, тот же, которого Крон

пнул перед входом в пещеру. Повелитель Времени присел на

кривой чурбак и принялся наблюдать за боем.

– Который меньшой обнаглел вконец, – пробормотал,

– а у старшего ведь тоже терпение не вечное. Ну, молодость

всегда такая – думать в последнюю очередь…

Я смотрел на кулачный бой над костром и вспоминал

другой: только между братом и сестрой.

– Вот ты, Климен… что, имя не нравится? Ну, пусть

Аид. Зачем ты сюда пришел?

– Ты звал.

– А ты побежал, как же. С риском попасть в кандалы

или куда похуже. На что ж ты готов ради этой войны, полу-

чается? А? А зачем?

Эпиметей сделал ложный выпад. Прометей промед-

лил, а младший сын Япета проскользнул под кулаком у

брата и стукнул в первый раз серьезно – в скулу. Голова у

Прометея качнулась, но ничего, не упал, удержал равнове-

сие, даже сделал вид, что сейчас ответный нанесет…

– Воюют обычно, чтобы победить.

– И что эта победа даст тебе? Ты старший, но даже не

второй из братьев. Вечно за их спинами, вечно в тени… Что

– после победы, думаешь, тебе достанется сколько-нибудь

337

пристойный удел? Да если они победят – они просто пере-

грызутся между собой, а для начала уберут подальше тебя.

Сейчас-то ты им нужен… Черный Лавагет… а когда не

нужно будет внушать страх врагам – ты начнешь пугать их

самих. Догадываешься, что с тобой будет?

Прометей совсем ушел в защиту: отдышаться, видно,

надумал. Эпиметей лупил брата без всякой жалости – мер-

но, куда дотягивался: в бок, в локоть, на лоб нацелился, не

попал немного… «Да врежь ему уже!» – рявкнул кто-то с

другого края площадки.

– Знаешь, почему я позвал тебя? А не Зевса, которого

считают главным?

– Боишься молний?

– Каких? Этих, которые Циклопы ковали? – Крон

сплюнул под ноги свое презрение – то ли к молниям, то ли к