Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

не видел – пока коренастая фигура не появилась из ничего.

– Темно, – гость споткнулся, шепотом ругнулся, но без-

злобно, наткнулся на меня, провел по руке. – Ага, вот цепи…

Голос был незнакомым, а тон – вполне.

– Почему… не… Прометей… – губы-скряги не хотели

открываться, отдавать слова.

Пустота брякнула бронзой и выпустила из себя

Эвклея, сжимающего мой шлем.

– Дурень, – вслед за Ананкой припечатал распоряди-

тель. – Что мне Прометея – на себе было переть? Его после

разговора с братиком в мегарон на Олимпе заведи – так и

там на все стенки понатыкается.

– Брат с твоей колесницей, – горячо зашептал млад-

ший сын титана Япета. – А я сейчас, я тоже учился кузнеч-

ному ремеслу, просто тут немного темно…

С моей колесницей? Ох, запинает квадрига провидца,

если только не побрезгует.

Хотя на чем еще уходить от погони?

– Хорошая ковка… и звенья не разогнуть… Ничего, я

крюки, которые из стен, сейчас…

Холодная змея соскользнула с правого запястья. С

левого, наверное, тоже: все равно не почувствовал.

Эвклей сообразил, что на ногах я не устою, в послед-

ний момент: дернулся было подставить плечо…

346

– Да куда ж ты, сволочь, так шустро падаешь?!

Подошел, посмотрел, поскреб плешь, даже в темноте

сияющую жиром.

– Ну что, как понесем-то? За руки и за ноги или того…

с почтением?

Тащили они меня все-таки с почтением: под правую

руку – Эвклей, под левую, которой от плеча как не было –

младшенький Прометея. Долго петляли, скрытые невиди-

мостью хтония, по извилистым ходам Офриса. Натыкались

на каких-то титанов, змей, нетопырей, кладки паучьих

яиц, пререкались шепотом, Эпиметей все причитал, что

вот, он же сын вещего Япета, и он же предвидел, что что-то

нехорошее случится, вот не надо было ему вообще на этот

праздник. А Эвклей хмыкал – праздник как праздник, пое-

ли славно, и вина было вдоволь.

Когда мы вышли наконец – небо было бледным и хо-

лодным, и в нем серпом-напоминанием ухмылялся месяц.

Самая короткая и самая дорогая ночь прошла, Эос-Заря

готовилась выкатывать свою колесницу на привычную

дорожку, только собиралась медленно, трудно: недоспала

за недолгую ночь. Костры прогорели и теперь исходили на

черные дымы, из каких-то недотоптанных кустов неслось

вялое хихиканье, а над спящими титанами, озабоченно

морща нос, парил Гипнос-сон и непрестанно брызгал ма-

ковым настоем. Кропил наотмашь, не особо разбираясь, в

кого попадет.

– Ого, – выдохнул Эпиметей. – А врал, мол, больше

часа я их всех не удержу, они ж дети Геи, это древняя мощь, куда мне…

– Так у него уже настой вон кончается, – пропыхтел

Эвклей. – Давай быстрее.

Быстрее – значит, напрямик. Наступая на ладони

спящих, миски, тимпаны, недоеденные куски, перешагивая

какое-то оружие, венки…

347

– Здоровый, гад!

– Эвклей, а Эвклей. А мы его не дотащим.

– Стой… стой, сейчас Гипноса… может, он, на крыльях…

– Так он же сам признался, что на нас всех у него ни-

каких крыльев не хватит.

– С-стойте.

В голове посвежело, пока волокли. Гипнос – вот,

значит, почему охрана не спохватилась. Неужто и Крона он

своим настоем, или отец просто вина перебрал?

Откуда этот белокрылый вообще появиться успел. Или

они с Эвклеем заранее сговаривались? Потом, все потом…

Повис на Эпиметее (того качнуло), поднес правую

руку к губам.

Труднее всего оказалось набрать воздуха в разбитую

грудь.Зато свист вышел божественный: Офрис дрогнул, и

Гипноса куда-то в небеса унесло вместе с его чашкой. Свист

и ржание смешались вдалеке, миг – и квадрига остановила

передо мной колесницу, за край которой цеплялся ошалев-

ший Прометей.

– А? А в-вы чего?!

Эпиметей дрожащими руками попытался взять

вожжи – куда там! Квадрига зашипела клубком кроновых

гадюк и встала на дыбы.

– Поводья… сюда.

Лагерь Крона начинал гудеть – осиное гнездо, в ко-

торое бросили камень. Эпиметей пялился, приоткрыв рот,

и взглядом лучше слов спрашивал: «Какие тебе сейчас по-

водья?!»

– Ну!

Выручил Эвклей – ругнулся, подхватил под плечо,

натужно сопя, помог встать на колесницу, подпер с двух

сторон сыновьями Япета (что старший, что младший – оба

стояли в колеснице только одной ногой, чуть ли не все

348

остальное за борт свешивалось). Сам распорядитель при-

строился где-то позади, рядом с Прометеем.

Хтоний, послушный своему предназначению, скрыл

из виду и нас, и колесницу.

Я рванул поводья правой рукой – левая мертво висе-

ла где-то сбоку…

Хорошо, что этого никто не мог видеть.

Похмельный после ночи Борей криво хлестнул по

лицу холодной плетью – наотмашь. Завопил какой-то ти-

тан: «А-а-а-а!! Копы-ы-то!», с визгом разбежались от ржа-

ния яркие пятна – плеяды; слились воедино головы, миски,

кострища, сонные драконы; гора Офрис мелькнула было

справа: повалилась набок, опрокинулась утесами, черным

дворцом у вершины…

– Поворачивай!!

Возле уха по-утреннему лениво пропела стрела.

Эвклей позади плевался крепкими словечками то ли в

тупых братцев, то ли в Крона, чтоб ему пусто было…

Но в основном – в меня.

Лента дороги из серой начала становиться зеленой,

пятнистой. Шастнула в небесах над головой тень: драконов, что ли, подняли для погони? Врете, не возьмете: хтоний

ведь, а квадрига сейчас во вкус войдет, и – Ириде-вестнице

не сравниться…

Вожжи удержать – да и все.

– Да куда он правит, скаженный?!

– Аид! Аид! Ты слышишь? Вот же… Аид! !

Мне нравится, как они кричат это. Звучит, будто «это

конец». Зеленое на горизонте небо смешалось с землей: два

куска ткани, связанные стежками деревьев, колесница –

только иголка меж стежков…

– Аид, поворачивай, поворачивай!

Это они кому-то другому. Меня-то боятся называть

по имени. А кто-то, говорят, и на эпитетах запинается, но

349

это конец, и Черного Лавагета больше нет, и клятва ушла в

небеса: такая клятва, что они аж позеленели…

– Да разожмите ему кулаки!!

– Проще тиски Циклопские разжать…

– Вожжи! Вожжи отбирай!

– П-прометей! Он мне… в глаз дал!

– Радуйся, Эпиметей, сын Япета. Радуйся, что не в

зубы – этот может!

А Судьба-Ананка ничего больше не говорит, она мол-

чит. В смутном сне, где пятнами чередуются – озера, потные

спины скакунов, испуганные физиономии каких-то нимф,

заросли колючего кустарника – я слышу ее молчание…

Суровое и одобрительное.

А все остальное, кроме него, можно и не слушать.

– Да он же нас тут всех угробит!

– Мы сбились с пути.

– Да какой уж тут путь. Ах ты ж…!