Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

свободу из плена, из пропасти. Рев Гекантохейров заставил

посыпаться осаждавших вспять, мы открыли ворота – и

шагнули в новый бой, в воздух, напоенный необузданной

мощью.

Они теснили нас девять дней – чтобы загнать на

Олимп.

Мы отбросили их к Офрису за сутки.

Это был не бой – иступленная, сумасшедшая гонка.

Войско титанов дрогнуло сразу, как появились Сторукие,

рвануло на перегруппировку, надеясь отступить, перестро-

иться… куда! Поздно.

Это – крайнее средство. Это – край… край.

408

Вкатывали на гору камень. С мукой, пыхтя и обли-

ваясь потом. А проклятый валун возьми да и вывернись из

рук – подтолкнула его Ананка-Судьба, покатился вспять,

увлекая за собой камешки помельче, прорезая со свистом

воздух – вниз, к подножию, вниз!

К Офрису! Через то, что осталось от плодородной

Фессалии – через сожженную, пропитанную кровью и

потом скалистую пустошь, через пересохшие русла рек,

выводки драконов, чудовищные цветы, выросшие на крови

и трупах. Аэды после поперхнутся несокрушимостью исти-

ны: нельзя добраться от Олимпа до Офриса за сутки, нельзя

за ночь и день пересечь то, что было Фессалией… И тогда

аэды прибегнут к испытанному средству.

«То, что за гранью для смертных – легко для бес-

смертных, – сложат они. И будет вздыхать кифара: – К

Офрису вихрем неслись солнцеликие боги. Теми путями,

что следуют ветры и громы…»

Будет лгать кифара – не стыдясь своей лжи.

Мы сами были ветрами и громами. Нет – единым

вихрем, поднятым Гекатонхейрами, мы не оборачивались

на упавших союзников и отставших смертных, мы…

Время, напуганное, бежало, прикрывая уши, что-

бы не слышать нашей поступи. Время вздрогнуло, уви-

дев Сторуких, увидев нас, спустившихся с осажденного

Олимпа – и понеслось, стараясь укрыться за пазухой го-

сподина, но – поздно!

Мы шли быстрее времени.

Миги являются полусном, полуявью: было? не было?

лжет ли мне память?

Зевс стоит на воздухе вровень с плечами

Гекатонхейров, и молнии хлыстами ложатся вокруг него.

Малышка Ника с упрямо поджатыми губами пры-

гает со скалы – и распахивает крылья над нашим войском.

Недетские, широкие крылья.

409

Гудит, раскаляясь, бронза меча – превращает его в

алую полосу.

Огонь кровавыми каплями течет с неба…

– А-а-а-а! – ревет битва единым голосом, топча то, что

было Фессалией. – К Офрису!

Сливаются воедино столетия боев и перемирий,

каждый день, каждая ночь – обвиваются друг вокруг друга,

ложатся между двумя войсками, подставляясь под удар, и

вот – выковалось главное:

– К Офрису!

Протягиваются к небу триста бешено вращающихся

рук. Уран жмурится, испуганный – не дотянулись бы до него

те, кого он заточил в Тартар! – но рукам нет до него дела, руки

щедро сеют, горстями расплескивают вокруг себя силу… силу, которая захлестывает, подавляет мысли – бездумная, ярост-

ная мощь, и в ее вспышке тает, растворяется сначала тело, потом рассудок… команды? Распоряжения? Стратегия? Где?!

Мы просто идем побеждать – поднявшейся выше

неба волной славы, в едином кличе.

– К Офрису!

Нет предводителей, и лавагетов, и солдат, есть только

единая воля; нет мыслей – волна захлестнула с головой; нет

боя – они не решаются встретиться с нами в бою, мы просто

идем… мы идем…

Когда мы очнулись, впереди возвышался Офрис, а в

небесах бешено плясала колесница Гелиоса, и под ноги нам

падали обгоревшие птицы.

И перед нами был резерв Крона – элита, отборные

войска из титанов и тварей подземного мира, которых пе-

стовали специально к этой битве…

Волна хлынула навстречу войне. Сила – к силе.

Протянулись руки первенцов Земли к недрам матери

– к скалам. Взлетело крошево, взвизгнули камни – складки

на теле Геи – и взвились в небо легче бабочек.

410

Титанам и их подручным на головы.

Еще и еще.

А там уперлись не на шутку: мол, Сторукие или нет, а

мы – тоже дети Геи и чего-то стоим.

Ну, Сторукие. Ну, мы в ужасе.

Ну, дальше-то что?

Сила – на силу. Осколки земли – в небесах. Небеса

вот-вот осколками падут на землю.

– Ламп! Брооооойт! – стонет с неба Гелиос. – Стоя-а-

а-ать, заразы!

А лошади всхрапывают и бьются в упряжи: вот-вот поне-

сут колесницу, перевернут, разобьют о летящие в небо камни…

– Не на-а-а-адо! Не на-а-а-адо! – в тон Гелиосу кричит

Земля, когда из нее вырывают очередной кусок.

Молнии и стрелы дождем с нового неба – впере-

мешку. Размахивает молотом Гефест, на лице – радость не-

сусветная, похоже, Хромец решил, что он нынче в кузнице.

«Поддай огонька! Аха!»

Натянутая тетива в груди: Ананка, что ж ты молчишь

за моими плечами?! Или ты тоже закрыла глаза и заткнула

уши, обратилась в бегство, предоставив нам решать самим?

Не вынесла мелодии этой битвы – такая, небось, не

снилась Аполлону!

Обезумевшими кифарами орут стрелы, протыкая

живую плоть. Ритм – в ударах Гекатонхейров. Золотыми

и серебряными струнами расплескиваются молнии из рук

Зевса, который и сам-то уже – живая молния…

Копья Ареса и Афины – тяжелые тимпаны.

Не расстающаяся с мечом Гера – свирель.

Пан, козлоногий сын Гермеса, неподалеку яростно

топчет противника – ага, как же, мирный. Хорошо, если

хоть и впрямь противника топчет. «Кхерееее…» – хрипит

противник, и песнь боя послушно принимает его взнос,

вплетает в себя.

411

Треск и взвизг дракона – голос подал трезубец

Посейдона.

Меч у меня в руках не замолкает, изо всех сил подпе-

вая брату – то ли рогом решил заделаться, то ли тоже под

тимпан. Крики противника, тяжкий рокот из недр, сотря-

сающий все живое, стоны земли, не могущей выдержать

ярость Перворожденных – все сливается в единую песнь, и

я невольно спрашиваю себя: неужели это – песнь победы?

Или – Песнь Небытия?

И голос за моими плечами оживает и отвечает едва

различимым шепотом (который тоже вплетается в музыку

хаоса над боем):

– Это – песнь края…

Край… край! Сила – на силу.

Молнии – упрямо ссутуленные плечи кроновой гвар-

дии. Неистовство Сторуких – голод демонов. Скалы – щиты

и копья. Боги – титаны…

Словно натянутый канат, слишком туго сплетенная

мойрами нить: упадет маленький камушек – порвется рав-

новесие в клочья…

Не камушек – стрела. Откуда уж взялась – непонят-

но, говорили потом: титан какой-то послал… А может,

Аполлон. Кто там в неразберихе боя разберет.

Появилась стрела. Свистнула в воздухе воплощенной

Ананкой. Воздух прочертила лениво, словно выбирая: кого

бы мне вот сейчас, чтобы уж – надежно? Афину, может?