Хачим Теунов - Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

— Вот так-то, батенька, запомни: поспешишь — людей насмешишь, — сказал мне аталык.

— Да, очень осложнил ты нам дело, — добавил Герандоко.

— Я хотел как лучше…

— Надо тебе знать, Ахмед, что мы боремся не против верующих, а против религии. А тебя истолковали наоборот, потому что свою речь ты построил неправильно, — строго сказал Герандоко.

Они снова углубились в работу: это было новое обращение к жителям Кожежа.

Величественно сидят аксакалы в саду деда Пшибия.

Не спеша течет беседа. Герандоко говорит старикам о религии, о моей необдуманной речи по радио, о музее, которому надо помочь.

— Пусть ваши дети и внуки, — сказал он, — узнают по кольцу деда Пшибия, как в старину расписывались неграмотные крестьяне. Пусть немые предметы расскажут всем, как жилось в прошлом и как живут теперь.

После Герандоко первым заговорил старейший.

— У лошади четыре ноги и то спотыкается. Мальчик оступился. Ну бывает. Аталык надрал ему уши. Хватит с него.

— Каково же ваше последнее слово, аксакалы? — спросил Герандоко.

После долгого раздумья заговорил дед Пшибий:

— Лучше отдать мечеть…

— Да, надо отдать, нельзя допустить полное разрушение такого здания… — поддержали Кудабердокова аксакалы.

…С того дня прошла неделя. Люди несут, несут без конца будущие экспонаты. Чего только здесь нет! Набрались целые сервизы старинных деревянных чашек, мисок и тарелок. Есть простые деревянные башмаки, в которых ходили крестьянки, и высокие ходули из ореха с затейливыми узорами и насечками, на которых вводили молодую княжну в дом жениха. Есть седло, есть ступа, ручная крупорушка, ткацкие станки для выделки сукна, орудия обработки шерсти — лучок и чесалка.

Все эти деревянные изделия преподнесли старики, чьи трудовые руки сотворили их. На первый взгляд вещи эти невзрачны и малозначительны. Но зато с помощью их можно рассказать и показать прошлое Кожежа.

Я стоял в зале, думая о «деревянном веке» моих соплеменников, когда услышал шаги. Знакомый голос тихо пел:

Я обернулся, Марзидан оборвала песню.

— Продолжай, — попросил я девушку.

— Некогда, Ахмед, спешу.

— Удивительно, как поэтично воспел народ своего зеленого друга — дерево, — сказал я.

Полушутя она ответила:

— Связь искусства с жизнью. И только! — А потом серьезнее: — Как идут твои дела, хранитель?

Обрадованный тем, что Марзидан интересуется делами музея, я хотел ей сейчас же все показать.

— Некогда, — повторила она. — Сегодня же вечер встречи выпускников нашей школы. Выступает наш ансамбль. Вот я и забежала пригласить тебя на концерт.

Она ушла, попросив не опаздывать.

Меня охватила такая радость, что я готов был гарцевать по длинному, безлюдному помещению. Зашедший Дамжуко заметил, что у меня вид такой, словно я всех победил на скачках.

— Получай, Ахмед, и мой вклад, — сказал он, подавая черную бурку с галунами по краям и металлическими бляшками у ворота. — Бурка — старый и верный друг кабардинца. В зной спасает от жары, в дождь от воды, в холод от мороза. В поле она постель и стол. Так и напиши в своих объяснениях.

Зал был переполнен. В передних рядах чинно и торжественно сидели аксакалы. Пожилые женщины в черных платках, как всегда, заняли последние ряды. Они сидели выпрямившись, внимательно слушая оратора.

В центре зала расположились выпускники и старшие школьники. Вездесущие мальчишки, которым не хватило стульев, выстроились вдоль стен, а самые смелые пробрались к сцене и присели на корточках у ног аксакалов.

На встречу приехали многие бывшие ученики кожежской школы. Каждый выступавший рассказывал о своей профессии с такой восторженностью, что казалось, нет на свете дела более интересного. Горный инженер и геолог говорили, что для кавказцев, чьи горы так сказочно богаты, не может быть более захватывающей работы, чем поиски и разработка несметных кладов суровых гор. Артисты и музыканты звали своих молодых односельчан в искусство. Физики и математики утверждали, что в век атома без точных наук остановится прогресс.

В конце торжественной части взял слово дед Пшибий Кудабердоков. Он был настроен воинственно и, кажется, оскорблен до глубины души тем, что никто не сказал доброго слова о крестьянском труде.

— Спрашиваю, — обратился дед к сидящим в зале, — кто же кормит вас? Колхозник-сеятель и пастух! А вы забыли о нем, словно нет такого труженика. Забыли вы, гордые юнцы, своих кормильцев. Учитесь выращивать хлеб, учитесь ухаживать за скотом. Пусть каждый знает: по спине любого лентяя прогуляется мой старый посох. — Дед поднял свою палку и потряс ею в воздухе. — Клянусь аллахом, не пожалею никого!

Зал захохотал и проводил деда громом аплодисментов.

Директор нашей школы Герандоко напутствовал молодежь такими словами:

— В добрый путь, в счастливую жизнь, наши юные друзья! Идите смело! — После некоторой паузы Герандоко обратился к членам президиума: — Хотелось бы напомнить нашему дорогому гостю кое-что из прошлого, — сказал он, повернувшись к Благонравову. — Лет тридцать назад, Леонид Петрович, вы говорили мне: «Если бы я нашел троих грамотных кабардинских юношей, которые могли бы стать моими помощниками, это был бы самый большой клад». Теперь перед вами сидит интеллигенция Кожежа. Не трое, а сотня высокообразованных кабардинцев из одного только села. Поздравляю вас, Леонид Петрович, со счастливой находкой!

Когда затихли аплодисменты, на трибуне появилась бойкая девушка, комсорг выпускного класса.

— Вот мы, всем классом, — сказала она, — решили остаться в колхозе. Десять человек станут полеводами, восемь пойдут на ферму. Только одна Лялина Варитлова собирается ехать на учебу в город. Но и мы…

Зал обеспокоенно зашумел.

Но девушка не смутилась. Не обращая внимания на шум, она закончила речь:

— Мы будем учиться уже с этого года! Заочно!

И она прочитала список, кто куда поступает.

Шум в зале не стихал. Тогда снова поднялся Герандоко. Он сказал, что имеется договоренность с Кабардино-Балкарским университетом об организации в Кожеже консультационного пункта.

— Мои юные друзья, милые мои ребята! — обратился он к выпускникам. — Я верю, вы будете учиться. Я знаю, что свою мечту вы непременно осуществите. В добрый путь!

На этом торжественная часть окончилась. Когда занавес раздвинулся снова, мы увидели на сцене группу седобородых кабардинцев. Старики переминались с ноги на ногу, беспокойно клали руки на рукоять кинжала, убирали их за спину. Старые певцы не могли скрыть своего волнения.