Грейс Лин - Где гора говорит с луной

– Так купите ему персик, раз вы все такие щедрые, – осклабился торговец. – А то чужое добро раздавать все горазды!

Миньли глядела на протянутую руку попрошайки, и в горле у неё снова нарастал комок: старческая рука дрожала точь-в-точь как у папы, когда он кормил золотую рыбку последней горсточкой своего риса.

В кулаке у неё была зажата тёплая медная монета, которую отказался взять мальчик с буйволом. Кулак был прижат к груди, и сердце с каждым ударом словно билось о ребристый край монеты.

– Возьмите! – она протянула монету торговцу, выбрала самый крупный и сочный персик и вручила его старику. Тот с признательностью поклонился и, зажмурившись от наслаждения, впился зубами в сочный плод. Миньли глазела на него, позабыв о Внутреннем городе и о дворце. Да и вся толпа, как зачарованная, не сводила глаз со старика, пока в руке у него не осталась одна персиковая косточка.

– Благодарю, – сказал бедняк уже не таким слабым голосом и поклонился зевакам. – Персик отменный, вот бы и вам отведать. Если окажете любезность старику и немного подождёте, то я вас угощу!

Старик вынул из кармана палочку и склонился над землёй. В грунте рядом с дорожкой из чёрных камней он выкопал ямку и посадил туда персиковую косточку. Закопав её поглубже и присыпав землёй, он воткнул в получившийся холмик палочку и попросил воды. Миньли, как заворожённая, достала из мешка кувшин и протянула ему. Старик полил палочку, она задрожала и… начала расти.

«Наверное, мне это мерещится», – подумала Миньли. Но нет, палочка и впрямь росла ввысь и вширь, пока не стала толщиной в руку, а верхушки уже не было видно из-за густых ветвей, усыпанных розовыми цветами. Воздух наполнился нежным ароматом. Палочка превратилась в персиковое дерево. За этим наблюдала явно не одна Миньли – изумлённое «ах» неслось со всех сторон. Даже жадный торговец бросил свой прилавок и застыл с разинутым ртом.

Словно розовый снег, с дерева полетели лепестки, усыпав землю мягким ковром. Теперь с ветвей ниспадали зелёные листья, а среди них, точно жемчужины, вырастали бледно-лунные шары. Поначалу полупрозрачные, как воздушные шарики, они постепенно обретали плоть и наливались розово-алым цветом. Вскоре дерево уже клонилось под тяжестью плодов, и в воздухе разлился запах, перед которым невозможно было устоять, – сладкое благоухание спелых персиков. Дети, сбежавшись со всего рынка, жадно смотрели на персики; взрослые тоже не сводили с них глаз, запрокинув головы и судорожно сглатывая.

Наконец старик выпрямился, сорвал персик и протянул первому попавшемуся ротозею:

– Угощайтесь!

Больше приглашения не потребовалось. Взрослые на цыпочках тянулись к приглянувшимся плодам, дети карабкались на дерево; какой-то мальчишка взобрался на спину своей усталой лошадки и встал во весь рост, чтобы достать самый красный и налитой персик. Вот уже у всех рты были полны сладкой и сочной мякотью. Едоки причмокивали, урчали, постанывали. Даже продавец персиков, забыв о своём товаре, стоял под деревом и жевал, зажмурившись от наслаждения, и сладкий сок стекал по его подбородку.

Одна Миньли не присоединилась к всеобщему пиршеству. «Если бы я не ела персики столько дней подряд по пути в этот город, – думала она, – то, наверное, первой полезла бы на дерево!» Но поскольку персиков ей не хотелось, Миньли заметила то, на что никто больше не обратил внимания. Она заметила, что всякий раз, когда с дерева срывают персик, на прилавке у торговца становится на один персик меньше.

«Так вот из чего он сделал своё дерево!» – развеселилась Миньли, глядя на старика сквозь самозабвенно жующую толпу. Тот с хитрой улыбкой наблюдал за едоками, и тут Миньли поняла, что он вовсе не так уж стар. «Он, наверное, волшебник! Может быть, он поможет мне проникнуть во Внутренний город?»

Миньли стала пробираться к бедняку. Тем временем последний персик был сорван; листья и ветви дерева на глазах начали исчезать; ствол, точно ссыхаясь, становился всё короче и тоньше. Земля под ногами была усеяна персиковыми косточками. Когда Миньли наконец-то добралась до попрошайки, тоненькая веточка, в которую превратилось дерево, скрылась под грудой косточек, и нищий повернулся уходить.

– Постойте! – Миньли схватила его за локоть. Рукав приподнялся, и на запястье сверкнуло золото. Нищий поспешно одёрнул рукав, но Миньли успела заметить золотой браслет в форме дракона. Они с бедняком изумлённо уставились друг на друга – и Миньли мгновенно всё вспомнила. Ведь Дракон говорил, что только членам императорской семьи дозволено носить изображение дракона! А мальчик с буйволом сказал: «Даже младенцу известно, что князья и императоры – и только они – всегда носят особый знак, золотого дракона». Всё это вмиг пронеслось в голове – и у Миньли перехватило дыхание. – Дракон! – ахнула она. – Но золотого дракона могут носить только… значит, вы… значит, вы…

– Где этот негодяй?! – раздался вдруг злобный крик, и Миньли узнала голос торговца персиками. – Он украл мои персики! Я ему покажу!

Нищий вырвал руку и пустился бежать. Миньли застыла на месте.

– …значит, вы, – договорила она вслед удаляющейся фигуре в лохмотьях, – князь!

– Это же князь! – опомнилась наконец Миньли. – Нельзя его упустить!

И она со всех ног бросилась вдогонку.

Погоня была нелёгкой; впрочем, догадайся тот человек, что его преследуют, Миньли пришлось бы ещё труднее. Он и так петлял по задворкам, огибая прохожих и корзины с рисом. Миньли не отставала; правда, в какой-то миг он скрылся за горой пустых корзин, и она потеряла его из виду, но тут снова мелькнул серый засаленный рукав – и Миньли продолжила преследование.

Человек повернул за угол стены Внутреннего города. Миньли, притаившись за тележкой, увидела, как он нажимает на камень в стене – и та медленно, со скрипом отъезжает в сторону.

«Тайный вход во Внутренний город!» – догадалась Миньли. В два прыжка она оказалась у не успевшей до конца закрыться двери, что было сил надавила на неё – и дверь снова отворилась.

Миньли показалось, что она попала внутрь шкатулки с самоцветами. Бамбук, сосны, сливовые деревья переливались на солнце, словно изумрудные, а розовые и красные цветы сверкали, как рубины. У ног Миньли вилась узорная дорожка, выложенная разноцветной галькой. В нефритовой глади озера отражались изогнутые черепичные крыши беседок и щербатые каменные скульптуры, прекрасные особой суровой красотой. Над озером, точно цветок лотоса, выгибался покрытый ковром мостик. Это явно был дворцовый сад.

Но Миньли отметила всё это разве что мельком. Она во все глаза смотрела на человека, стоявшего в нескольких шагах от неё. Тот вытирал лицо тончайшей белой тканью, и Миньли вновь увидела, что он совсем не стар. Он был даже моложе папы; седина была ненастоящей, её он тоже стёр, и его волосы и борода оказались иссиня-чёрными. Он сбросил грязные серые лохмотья, и под ними обнаружились одежды из ярко-жёлтого, как солнце, шёлка, искусно расшитые изображениями драконов (под стать золотому браслету) и разноцветных облаков; всё это ярко светилось и переливалось на солнце. Теперь не оставалось никаких сомнений, что это князь.