Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 2 ФЕВРАЛЬ

До чего же у меня чесались руки схватить Репина за шиворот и встряхнуть хорошенько, встряхнуть так, чтоб всё стало на место в этой вывихнутой, себялюбивой душе!

- Кулаком ничего не докажешь, - сказал я.

- А мы… Мы не собираемся доказывать! - крикнул Король.

- И не нужно доказывать. Слушай, Репин, - продолжал я, в упор глядя на Андрея. - Ты мне говорил недавно про горн. Что я тебе сказал?

Репин сжал губы и отвернулся. Кругом было тихо, слышалось только дыхание ребят.

- Я тебе сказал, что не верю в это, - подчёркивая каждое слово, напомнил я.

- Семён Афанасьевич! - Жуков стоит подтянутый, серьёзный, таким он бывает, когда ведёт наши собрания или выступает в совете детского дома. - Ведь Репин мне сегодня то же самое говорил! А я ему сказал, чтоб он забыл и не повторял. Зачем ты вылез? - круто повернулся он к Андрею.

- Новое дело: зачем! А как же ему не вылезти? - нарушил насторожённое молчание Подсолнушкин. - Разве он может, чтоб всё как следует?

- Злости в нём много, - откликнулся Сергей Стеклов.

- Злостью можно и подавиться! - неожиданно объявил Петька.

Я встретился взглядом с Алексеем Саввичем, его глаза смеялись.

- Значит, так, - я снова обратился к Королю и Разумову, которого всё ещё придерживали за локти, хотя в этом явно не было никакой нужды. - Забудьте, что сказал Репин. Забудьте, потому что никто с ним не согласен.

- Да и он-то говорит… без веры, - после короткой паузы, подыскав нужное слово, прибавил Жуков.

- Разрешите мне сказать, Семён Афанасьевич, - заговорила Екатерина Ивановна. До сих пор она молча стояла поодаль у двери, вглядываясь в лица ребят. - Я думаю, все со мной согласятся, когда я скажу, что все мы рады возвращению Королёва и Разумова. Королёв с самого начала помогал поднимать наш дом, он полюбил его, а ушёл… ушёл, не подумав. И Разумов ушёл с ним, не подумав, просто по дружбе. Не знаю, как вы, а я всегда была уверена, что они вернутся. Надо это забыть и думать о сегодняшнем дне. Вот, например: в каком отряде они теперь будут?

Мгновение ребята молчали. Это было короткое, но напряжённое молчание, всем было как-то не по себе.

Неловкость нарушил Володин:

- Так ведь у них свой отряд… Наш то есть! Как были в третьем, так и опять!… Это ничего!

Он оглядывался на своих, словно ожидая подкрепления. Смутная нотка неуверенности всё же была в его голосе, но я опять почувствовал: его смущает не то, что сам он оказался в двойственной позиции. Дело ясное, у Короля свой отряд, и он может туда вернуться, это справедливо и естественно. Но вот командиром ребята его ставить опасаются, а рядовым, наравне с десяти - одиннадцатилетними, под команду Володина или кого другого, захочет ли Король, не обидно ли ему будет?

- А вы сами куда хотите? - спросила Екатерина Ивановна.

- Всё равно, - сквозь зубы сказал Король. - Хоть и в третий… Чего ж…

Он всё ещё был весь, как сжатый кулак, готовый к отпору, к удару. А Разумов сник, плечи опустились, и он упорно глядел в землю.

- Семён Афанасьевич, а если к нам? Я предлагаю к нам, а? - сказал вдруг Жуков.

Я ответил:

- Думаю, это правильно.

- Идите к нам, - просто и как-то очень гостеприимно сказал Саня. - У нас ребята постарше, чем в третьем. И вообще…

Он открыто и прямо смотрел на Короля и всем своим видом досказывал: «И вообще у нас хороший народ, не пожалеете. А не хотите, не обидимся. Но только, не хвалясь, советуем, лучше не найти».

Король взглянул на Разумова, но тот так и не поднял головы, и Король решил за двоих:

- Ладно, к вам.

- Значит, с этим в порядке, - сказал я. - Ну, а Репину что запишем? Веди собрание, Жуков.

И снова на крыльце стало тихо. Я вспомнил о Колышкине, отыскал его глазами. Ну, конечно. Он оглушён, точно всё вокруг обрушилось и земля колеблется под ногами. Да, так и есть: мысль Колышкина, всё его бытие неизменно, точно в стену, упиралось в жёсткую и насмешливую власть Репина, из воли Репина он не смел выйти, не смел и думать об этом - и вдруг какая-то неведомая сила сокрушила Репина! Точно не стало глухой стены вокруг Колышкина и его разом обдуло всеми ветрами. Никогда я не видел это бледное лицо таким изумлённым, таким… проснувшимся. Он озирался, точно впервые увидев, что вокруг - живые люди.

Но мне некогда было долго разглядывать Колышкина, я лишь посмотрел на него одним взглядом - вот на такого, ошарашенного, с раскрывшимися глазами. Надо смотреть и слушать, ничего не упуская - кто знает, может быть, в какую-то минуту снова надо будет вмешаться…

Жуков спокойно обводил глазами ребят, ожидая ответа на свои слова о Репине. Молчание затягивалось. И тут шагнул вперёд Подсолнушкин.

- Известно, - начал он, и все обернулись в его сторону. Он поправил пояс, переступил с ноги на ногу. Он не смущался (устремлёнными на него взглядами, он просто обдумывал, как бы лучше, понятнее высказать свою мысль, и говорил ещё более солидно и независимо, чем всегда. - Известно, - повторил он, - так спокон веку было: что Репин скажет, то и будет. У Колышкина в отряде разве Колышкин - командир? Репин! Чего смотришь, Колышкин? Неправду я говорю? А в Репине такая вредность сидит: что захочу, то пускай и делают, так не сделают - куплю, только чтобы было по-моему… - Подсолнушкин смолк, остановленный сложностью собственной мысли; слов, способных её выразить, не находилось. Он набрал в грудь побольше воздуха. - Предлагаю! - оказал он громко и сердито. - Пускай уходит отсюда! Скатертью дорога! А хочет остаться - пускай помогает. Пускай живёт, как живут люди! Всё!

И он сел на ступеньку - нахмуренный, недовольный, но, как всегда, исполненный сознания собственного достоинства.

Замечаю в толпе лицо Глебова. Он, который никогда не останавливался перед любым грубым, дерзким словом, изумлён и потрясён этой сдержанной и сильной обвинительной речью, да ещё - подумать только! - речью против Репина! А вот Коробочкин - этот смотрит, точно перед ним разыгрывается захватывающий спектакль. Смотри, смотри, Коробочкин, ты не ушёл, и, видишь, не зря ты остался!

Репин проводит рукой по лбу, по бледной щеке, но голос его звучит ровно:

- Не твоя забота, Подсолнушкин, рассуждать, как я должен поступить. Я поступлю, как захочу. Захочу - уйду, захочу - останусь, а ты мне не указчик.

Так. Вот теперь пора вмешаться.

- Подсолнушкин тебе, может, и не указчик, - говорю я, - а мы все вместе можем указать. По-моему, Подсолнушкин правильно сказал: мы тут не пустяками занимаемся - у нас дело, мы работаем. Не хочешь помогать, уходи… Жуков, голосуй!

- Кто за предложение Подсолнушкина? - спрашивает Саня.

Решительно поднимают руки сам Подсолнушкин, Сергей Стеклов. Секунда колебания. Подняли руки Володин, Петька, Суржик. Ещё какие-то секунды - и кругом целый лес поднятых рук. Только один Колышкин смотрит в землю, будто ничего не слышит, и руки не поднимает.