Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Ну… это грешно — убивать себя. Нравится или не нравится, но человек обязан жить.

— Зачем?

— Ну… хотя бы ради других людей.

— Ко мне это не относится. На свете нет ни единой души, которая хоть на миг опечалится обо мне.

— Неужели совсем никого? Ни матери, ни сестры, ни… ну я не знаю…

— Да. Совсем никого. Была жена, но она от меня ушла. И правильно сделала. Поняла, что от меня никакого толку.

— Но ведь, наверное, есть друзья.

— Нет. Я вообще тяжело схожусь с людьми. Послушайте, сестра, я хочу вам кое-что сказать. Когда-то, давным-давно, я был очень счастлив. У меня была работа, красавица жена. А потом я попал в аварию. Машину вел шеф, а я сидел рядом. Когда все произошло, он просил сказать меня, что мы ехали не больше тридцати миль в час. А на самом деле он гнал под пятьдесят. Нет-нет, вы не подумайте, никто не пострадал. Просто шеф хотел получить страховку за машину и просил меня подтвердить, что все было по правилам. Но я не стал говорить. Потому что это была неправда. А я не мог лгать.

— По-моему, вы поступили правильно, — сказала сиделка. — Абсолютно правильно.

— Вот как? Вы так считаете? Мое упрямство стоило мне работы. Шеф взбеленился. Он сделал все возможное, чтобы я вообще не нашел работы. Жена всем этим была сыта по горло и ушла к другому. И она была права. У него дела шли в гору. А я стал медленно опускаться на дно. Начал пить. Это, как вы понимаете, не очень способствует поискам новой работы. Устроился грузчиком, надорвался, доктор сказал, что я уже никогда не буду здоровым. Ну чего же тут еще ждать? И я решил, что лучше всего — уйти навсегда. Моя жизнь не принесла ничего хорошего — ни мне, ни другим.

— Откуда вы знаете? — тихо прошептала сиделка.

Он засмеялся. Наивность сиделки развеселила его, и настроение улучшилось.

— Милая девочка, ну кому я нужен? Какой во мне прок?

Она смутилась.

— Но вы же не знаете. Может быть, однажды…

— Однажды? Не будет никаких «однажды». В следующий раз я добьюсь своего, теперь уж я все сделаю наверняка.

Она решительно покачала головой:

— Нет-нет, теперь вы не убьете себя.

— Это почему же?

— Второй попытки обычно не бывает.

Он удивленно посмотрел на нее. «Обычно не бывает». Ах да… он ведь теперь из особой категории — «склонных к суициду». Он собрался было возразить, но присущая ему честность заставила его промолчать. А впрямь, готов ли он повторить попытку?

Он вдруг понял, что нет, не готов. Непонятно почему. Возможно, причину знает сиделка. Говорят же, что второй попытки обычно не бывает.

И все же ему хотелось доказать свою правоту, по крайней мере в принципе.

— Как бы то ни было, я имею право распоряжаться собственной жизнью.

— Нет, не имеете.

— Но почему, милая сестричка, скажите мне, почему?

Она покраснела и, теребя маленький золотой крестик на груди, прошептала:

— Вы не понимаете… Может, вы нужны Господу.

Он удивленно вскинул брови. Он не хотел разрушить эту по-детски наивную веру и решил перейти на другой, шутливый тон.

— Похоже, в один прекрасный день мне назначено остановить на полном скаку коня, чтобы спасти от неминуемой гибели златокудрую красавицу. Вы это имеете в виду?

Она покачала головой. И вдруг заговорила — страстно, убежденно, пытаясь вложить в непослушные слова заветные помыслы своего сердца.

— Может, вам и делать-то ничего не надо, а просто быть в определенном месте в определенное время… Ну, просто в один прекрасный день оказаться на улице, идти — и все. И это окажется очень важно — а вы, может, и сами этого не будете знать…

Эта рыжеволосая малышка родилась на западном побережье Шотландии, и кое-кто из ее предков обладал пророческим даром.

Возможно, она и впрямь видела перед собой в этот момент смутную картину: сентябрьской ночью по дороге идет человек и сам того не зная, спасает другого человека от страшной смерти… — просто потому, что вовремя туг оказался.

Человек в комнате был один, и глубокую тишину нарушал единственный звук — монотонное поскрипывание пера по листу бумаги.

Ни один чужой взгляд никогда не коснется этих строк. Но если бы случайному свидетелю довелось их прочесть, он не поверил бы собственным глазам. На белом листе бумаги, строка за строкой, возникал четкий, детально обдуманный план убийства.

Бывают минуты, когда тело, чувствуя над собой суровую силу разума, неохотно подчиняется этой чуждой, но непреодолимой силе. А бывают иные минуты: когда разум, чувствуя свою власть над телом, манипулирует им, уверенно ведя к цели.

Человек за письменным столом находился именно в таком состоянии. Ум его был одержим одной идеей — уничтожить другое человеческое существо. И чтобы достичь этой цели, на бумаге был изложен тщательно разработанный план. Учтено все — до мельчайших деталей. План предусматривал любые неожиданности и, как всякий по-настоящему хороший план, оставлял простор для импровизации. Более того, план этот, составленный человеком весьма разумным, учитывал разумную долю непредвиденных обстоятельств. Однако основные пункты были ясно и тщательно выверены. Время, место, способ, жертва!

Человек поднял голову. Неторопливо взял со стола лист бумаги и перечел написанное. Да, все продумано, все очень хорошо продумано.

На сосредоточенном лице появилась улыбка. Улыбка человека не совсем нормального. Он глубоко вздохнул.

И если люди действительно когда-то были сотворены по образу и подобию Создателя, то этот человек так же испытывал теперь радость, но то была отвратительная пародия на радость Творца, окидывавшего взглядом плоды своего труда.

И увидел он, что это хорошо. Все предусмотрено. Добро и зло, перемешанные в этом мире, сольются в гармоничный аккорд во имя достижения единственной страшной цели…

Недоставало только малости, последнего штриха.

С усмешкой существо взяло перо и написало на белом листе недостающую дату: один из дней сентября.

Потом он с усмешкой изорвал лист бумаги на мелкие кусочки, пересек комнату и швырнул обрывки в пылающее чрево камина. Нельзя рисковать даже в мелочах. Бумага обратилась в пепел. Отныне план существовал только в голове своего творца.

Старший инспектор Баттл сидел за столом, накрытым для завтрака, внимательно перечитывая письмо, которое со слезами протянула ему жена. Подбородок его сурово напрягся, однако лицо инспектора было при этом совершенно спокойно, ибо оно вообще практически никогда не отражало никаких эмоций. Таково свойство некоторых лиц, которые как бы вырезаны из цельного куска дерева. Солидная невозмутимость — и при этом определенная выразительность. Инспектор не производил впечатления блестящего человека, да, в сущности, и не был таковым. Но что-то в нем, почти неуловимое, весьма располагало и вызывало доверие.