Жорж Сименон - Колебания Мегрэ

Комиссар чувствовал себя лицеистом у дверей директорского кабинета.

— Входите, Мегрэ… Вы просили принять вас?.. Есть какие-то новости?

— Мне хотелось бы изложить вам одну историю, можно сказать, для очистки совести.

Рассказывал он бестолково, гораздо хуже, чем при встрече с начальником сыскной полиции.

— Насколько я понял, вы полагаете, что готовится правонарушение, а может, и преступление?

— Примерно так.

— Однако предположение ваше ни на чем конкретно не основано, если оставить в стороне туманные рассуждения некоего господина и объяснения пришедшей вслед за ним жены? Послушайте, Мегрэ, сколько сумасшедших, полусумасшедших, маньяков и просто чудаков переступает порог вашего кабинета в течение года?

— Сотни…

— А я от таких людей получаю тысячи писем.

Прокурор молча посмотрел на Мегрэ, словно изрек окончательную истину, которая обжалованию не подлежит.

— И все же мне хотелось бы начать расследование, — нерешительно проговорил Мегрэ.

— Какого рода расследование? Давайте уточним. Хотите опросить соседей, начальство, свояченицу, поставщиков, кого там еще? Во-первых, я не понимаю, что вам это даст. Во-вторых, если эти Мартоны ужиться не могут, пусть в суд обращаются.

— Я знаю…

— Что же касается принудительного обследования одного и другого супруга психиатром, то мы не вправе этого делать, поскольку не располагаем составленным ими по форме заявлением. Кроме того…

— А если будет совершено преступление?

Непродолжительное молчание. Прокурор слегка пожал плечами.

— Разумеется, это было бы прискорбно, но предпринять что-либо мы не вправе. Однако, если это произойдет, то по крайней мере несложно будет найти виновного.

— Позвольте хотя бы установить наблюдение.

— При условии, что оно будет осуществляться незаметно, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Во-вторых, если вам не придется привлекать к делу инспекторов, которые понадобятся где-то еще…

— У нас сейчас затишье.

— Такие периоды редко бывают продолжительными. Откровенно говоря, чересчур уж близко к сердцу вы принимаете всю эту историю, комиссар. На вашем месте я бы не стал в это дело ввязываться. Хочу еще раз подчеркнуть, что при настоящих обстоятельствах мы не вправе, да и не в состоянии вмешиваться в эту историю. Тысячи мужей и жен в чем-то подозревают друг друга, я в этом убежден…

— Но никто из них раньше не обращался ко мне за помощью.

— Они действительно обратились к вам за помощью?

Пришлось сознаться, что нет. Ни с какой конкретной просьбой Мартон не обращался. Госпожа Мартон тоже. Сестра ее, Дженни, тем более.

— Простите, что не удерживаю вас. Но меня ждут пять или шесть посетителей, а в одиннадцать встреча с министром…

— Извините, что побеспокоил вас.

Мегрэ остался недоволен собой. У него впечатление было, что он недостаточно убедительно отстаивал свои доводы. Напрасно он просидел вчера весь вечер с этим трактатом по психиатрии. Он направился к двери. В последний момент прокурор окликнул комиссара. На сей раз голос чиновника звучал так, словно он произносил одну из своих знаменитых обвинительных речей.

— Разумеется, прикрывать вас я не намерен и вообще запрещаю заниматься данным делом до тех пор, пока не возникнут какие-то новые обстоятельства.

— Хорошо, господин прокурор, — проговорил Мегрэ, понурясь, и, выйдя в коридор, проворчал: —…новые обстоятельства, новые обстоятельства… Кто же станет этим новым обстоятельством, иначе говоря, жертвой? Он или она?

Мегрэ так сильно хлопнул дверью, что в ней едва не вылетели стекла.

Не в первый и, уж конечно, не в последний раз Мегрэ уходил из прокуратуры с гневным чувством. Его стычки с некоторыми чиновниками прокурорского надзора, особенно с судебным следователем Комелио, за двадцать лет превратившимся едва ли не в личного врага комиссара, стали притчей во языцех на набережной Орфевр.

Когда же гнев остывал, то существующий между прокуратурой и уголовной полицией антагонизм Мегрэ воспринимал не столь драматично. Ведь и те и другие честно выполняют свой долг, и через их руки проходят те же лица — злоумышленники, преступники, подозреваемые и свидетели.

Разные точки зрения на одни и те же проблемы — вот что разделяло оба этих мира, что вызывало скрытую вражду. Уж не объяснялась ли эта разница во взглядах социальными причинами? Ведь представители прокурорского надзора — прокуроры, помощники прокурора, судебные следователи — были, как правило, выходцами из слоев средней, а то и крупной буржуазии. Получив чисто теоретическую, без знания жизни, подготовку, они если и имели контакты с лицами, которых должны были подвергнуть наказанию от имени общества, то главным образом в стенах своих кабинетов.

Этим-то и объяснялось их чуть ли не хроническое неумение разбираться в ряде вопросов и достойная сожаления беспомощность при анализе определенных правонарушений, суть которых инстинктивно угадывали сотрудники уголовной полиции, непосредственно соприкасавшиеся с преступным миром.

Вдобавок, судебным деятелям свойственна была известная доля лицемерия. Несмотря на кажущуюся их независимость, о которой так много твердят, они больше, чем кто-либо, боялись навлечь на себя неудовольствие министра; если с каким-то расследованием, привлекшим внимание публики, происходила заминка, они подгоняли полицию: дескать, та недостаточно оперативна. Отсюда — неразборчивость в средствах со стороны полиции, когда поджимают сроки. Однако, едва газеты начинали критиковать эти средства, как судебные крючки первыми спешили подхватить этот крик.

Комиссар не без причины решил повидаться с генеральным прокурором. Как это бывает, возникли неприятности. К счастью, не по вине уголовной полиции, а по вине господ с улицы Соссэ произошел инцидент, который был предан огласке и обсужден в Палате депутатов.

В одном ночном кабаре сын депутата Палаты побил полицейского инспектора, который, по его словам, несколько дней ходил за ним по пятам. Началась потасовка. Дело замять не удалось, и руководство сыскной полиции вынуждено было признать, что оно вело наблюдение за этим молодым человеком, подозреваемым не только в наркомании, но также в участии в сбыте героина.

Возник грандиозный скандал. Депутат утверждал, будто один из торговцев наркотиками был полицейским осведомителем, а сына преднамеренно превратили в наркомана, чтобы скомпрометировать отца.

Как назло — пришла беда, отворяй ворота — неделю спустя в одном полицейском участке избили задержанного. Пресса обрушилась с нападками на полицию, и поэтому Мегрэ вздумал обезопасить себя, посетив прокурора.