Жорж Сименон - Колебания Мегрэ

После некоторого колебания Мегрэ начертал третье слово: «униженность». Жена Мартона поднялась выше его. Теперь она была чуть ли не хозяйкой роскошного магазина, где ежедневно встречалась с дамами из высшего общества. Зарабатывала больше мужа. В память комиссару запали некоторые фразы, вычитанные накануне. Разумеется, слово в слово он их не помнил, он лишь пытался применить их к данному случаю. Например, ему запомнилась мысль о том, что психопаты прячутся в созданный ими мир, мир грез, который для них важнее действительности. Или что-то вроде. Но неужели он, Мегрэ, станет обращаться к шефу с просьбой позволить ему снова заглянуть в ученый трактат и навлечь на себя насмешки? Впрочем, сам комиссар не очень-то верил ученым. Все это пустые рассуждения, и только. Но разве электропоезда, которые можно обнаружить не только на улице Риволи, но и в мастерской на авеню Шатийон, не представляют собой частицу этого «мира грез», «мира, замкнутого в себе»?

Второй отрывок из трактата напомнил комиссару о самообладании Ксавье Мартона, об их встрече на набережной Орфевр, о том, сколь логично он излагал существо дела.

Мегрэ уже не помнил, к какой категории явлений это относилось: к неврозам, психозам или паранойе, поскольку он не мог провести четкой границы между этими областями психиатрии.

«…исходя из ложных предпосылок…»

Нет. Текст был иной.

«…исходя из ложных или мнимых предпосылок, больной приходит к ряду четких, подчас тонких и остроумных выводов…»

В трактате говорилось что-то вроде этого относительно преследования, но здесь отмечалось: «преследуемый отталкивается от реальных фактов, делая на их основании на первый взгляд логичные заключения…»

Фосфид цинка — факт реальный. А разве в союзе Гарриса и Жизель Мартон, вернее, Мориса Швоба и Жизель Мартон нет известной двусмысленности, которая могла оказать воздействие на Ксавье Мартона? Если присмотреться повнимательнее, более всего смущает то, что приведенный в трактате диагноз в одинаковой степени относится и к госпоже Мартон. Она столь же умна. И на основании изложенных ею фактов делает столь же логичные выводы.

Вот напасть-то!

Мегрэ поискал резинку, чтобы стереть написанные им на папке слова; набив трубку, подошел к окну и увидел убегающие вдаль пунктиры фонарей.

Когда спустя полчаса в дверь постучался Лапуэнт, комиссар добросовестно заполнял листы анкеты. Вместе с пришедшим с улицы юношей в кабинет словно бы ворвался свежий ветер. Лицо молодого детектива порозовело от холода, он тер руки, чтобы согреть их.

— Я сделал, что велели, шеф…

— Он ничего не заподозрил?

— По-моему, он меня не заметил.

— Рассказывай.

— Сначала я поднялся в отдел игрушек, купил самую дешевую. Автомобиль, даже не заводной… — Инспектор достал из кармана канареечного цвета машину. — Сто десять франков. По вашему описанию Мартона я узнал сразу, однако обслуживала меня женщина. В ожидании обеденного перерыва я отправился на улицу Сент-Онорэ, но в магазин не вошел. Он недалеко от Вандомской площади. Небольшая витрина, в ней выставлен лишь домашний халат, черное шелковое комбине да пара шитых золотом атласных туфелек без задничков. На стекле три слова: «Гаррис, продажа белья». Внутри магазин больше похож на модный салон, чем на лавку.

— Видел ее?

— Да. Сейчас снова отправлюсь туда. Мне надо было съездить в универмаг. Вернувшись, я встал недалеко от служебного входа. Словно школьники с уроков, продавцы хлынули толпой, направляясь в ближайшие ресторанчики и кафе. Вышел и Мартон, спешивший больше остальных, и торопливо пошагал по Луврской улице. Огляделся вокруг, раза два или три обернулся, но на меня не обратил внимания. В этот час на улицах мною транспорта, а улицы запружены народом… Он свернул налево, на улицу Кокийяр, и, пройдя метров сто, вошел в небольшой ресторан под названием «Приют нормандцев», выведенным желтыми буквами по коричневому фасаду. Слева от двери меню, отпечатанное типографским способом.

Помешкав, я решил войти вслед за ним. В ресторане было людно. Похоже, это были завсегдатаи. На стене шкафчик дли салфеток. Подойдя к бару, я заказал аперитив, спросил, нельзя ли перекусить. Владелец, на нем синий фартук, посмотрел в зал, где всего с десяток столов.

«Через несколько минут сможете сесть. Клиент за третьим столиком заканчивает».

Мартон сидел в глубине, у входа в кухню. Перед ним бумажная салфетка и один прибор. Место напротив него было свободно. Он что-то сказал одной из двух официанток, видно, знавшей его, та принесла второй прибор. Прошло несколько минут. Мартон развернул газету, то и дело поглядывая поверх нее на дверь. И действительно, вскоре вошла женщина и, отыскав столик Мартона, села на свободный стул. Они не целовались, не пожали друг другу руки, лишь обменялись улыбкой, как мне показалось, немного грустной.

— Эта дама не жена его? — прервал Мегрэ Лапуэнта.

— Нет. Я видел его жену на улице Сент-Онорэ. Я к этому вернусь. Судя по всему, его свояченица. И возраст, и внешность совпадают. Не знаю, как бы вам это объяснить…

Каково! Почти то же самое об этой даме сказал и Жанвье.

— Такое впечатление, что перед тобой настоящая женщина… Не знаю, поймете ли вы, что я имею в виду… Женщина, созданная для того, чтобы любить. Не просто любить, а любить такой любовью, о какой мечтает каждый мужчина…

Мегрэ невольно улыбнулся, увидев краску на лице Лапуэнта.

— А я-то думал, ты со дня на день обручишься.

— Я лишь пытаюсь объяснить то впечатление, которое она должна производить на каждого. Ведь встречаются же такие женщины, при виде которых думаешь о том, что…

Юноша умолк, не умея выразить свою мысль.

— О чем же?

— Так и представляешь себе, как она прижимается к твоей груди, чувствуешь ее тепло… И в то же время ты понимаешь, что она предназначена лишь одному, способна любить искренно и преданно… Вскоре через два столика от них освободилось место. Все время, пока я за ними наблюдал, у меня было такое ощущение… Ни один из них не позволил себе ни единого фамильярного жеста… Они не держались за руки… Даже не уверен, заглядывали ли они друг другу в глаза… И все-таки…

— Думаешь, они любят друг друга?

— Не думаю, а уверен. Даже официантка, этакая растрепа в черном платье и белом переднике, обслуживала их иначе, чем остальных. Словно она с ними заодно…

— И все же, ты сказал вначале, они были грустные.

— Скорее озабоченные… Не могу объяснить, шеф… Я уверен, что несчастными их назвать нельзя. Ведь разве можно быть по-настоящему несчастным, если…

Мегра снова улыбнулся и подумал, каков был бы доклад, если бы он поручил наблюдение, скажем, Люка. Наверняка реакция того была бы иной.