Жорж Сименон - Колебания Мегрэ

— В том числе и вы.

— Разумеется. Думаю, так было и прежде. В периоды уныния он был мрачен, чем-то встревожен, с недоверием поглядывал на меня и в тот момент, когда я меньше всего ожидала, принимался осыпать меня упреками. Иногда, наоборот, начиналось с разного рода домыслов.

— А у вас не появлялось желания оставить его?

— Мне было жаль его. Он и без того был несчастен. Когда из Штатов приехала сестра, вся в трауре, этакая безутешная вдова, Ксавье сначала злился на нее. Как же, она нарушила все его привычки. Этого муж не мог ей простить и, бывало, по нескольку дней с ней не разговаривал.

До сих пор не могу понять, каким образом она вынудила его сменить гнев на милость. Скорее всего, тем, что изображала из себя несчастную сиротку. Ведь рядом оказался кто-то слабее его самого. Во всяком случае, он так думал. Вы меня понимаете? В обществе моей сестры он ощущал себя мужчиной — солидным, чувствующим свое превосходство над ней…

— А вам не приходило в голову развестись с Ксавье, чтобы дать им шанс?

— Вместе они все равно были бы несчастливы. Ведь на самом деле сестра отнюдь не кроткая овечка. Скорее, наоборот.

— Вы к ней питаете неприязнь?

— Мы никогда друг друга не любили.

— Тогда почему же приняли ее?

— Она сама навязалась.

Мегрэ понял, что это правда, как и то, что почувствовал навалившуюся на плечи тяжесть и неприятный вкус во рту.

Атмосфера во флигеле на авеню Шатийон была именно такой, какой ее в нескольких фразах обрисовала госпожа Мартон. Комиссар четко представил себе эти долгие вечера, когда каждый из обитателей дома большей частью молчал, замкнувшись в скорлупу неприязни.

— На что же вы рассчитывали? Что когда-нибудь все это кончится?

— Я обратилась к врачу.

— К доктору Штейнеру?

— Нет. К другому. И все ему рассказала.

— Он вам не посоветовал поместить мужа в психиатрическую лечебницу?

— Он посоветовал обождать, указав, что симптомы недостаточно ярко выражены, что вскоре должен произойти криз…

— Таким образом, вы этот криз предвидели и приняли меры предосторожности?

Госпожа Мартон едва заметно пожала плечами.

— Я на все ваши вопросы ответила? — проговорил она после минутной паузы.

Прикинув, Мегрэ понял, что допрашивать госпожу Мартон больше ни к чему, все, по существу, ясно.

— В тот момент, когда вы остановились на лестнице и увидели мужа на полу, у вас не возникло желания прийти ему на помощь?

— Я не знала, сколько в нем еще оставалось сил и сумеет ли он дотянуться до револьвера…

— Вы убеждены, что вашей сестре известно все, что вы мне только что сообщили?

Лишь взглянув на комиссара, госпожа Мартон ничего не ответила.

Нет смысла продолжать допрос. Но так хочется на чем-нибудь подловить эту дамочку. Найти основания для того, чтобы предъявить ей обвинение. Но придраться не к чему. Такую голыми руками не возьмешь.

— Полагаю, — пустил он в ход последнюю шпильку, — у вас никогда не возникало намерения избавиться от мужа?

— Убив его?

Госпожа Мартон подчеркнула, что между убийством и помещением в лечебницу для душевнобольных есть разница. Комиссар с ней согласился, и она без обиняков заявила:

— Если бы мне понадобилось убрать его, я не стала бы полагаться на волю случая и не сидела бы тут перед вами.

И снова она была права. Если кто-то и способен совершить убийство, не оставив никаких улик, то именно эта дама.

К сожалению, Мартона она не убивала. Раскурив трубку и не отрывая от госпожи Мартон напряженного взгляда, Мегрэ с трудом поднялся с кресла и с подавленным видом отправился в инспекторскую.

— Соедините меня с консьержкой дома номер семнадцать на авеню Шатийон… Жанвье во флигеле в глубине двора… Я хотел бы с ним поговорить…

Мегрэ вернулся к себе в кабинет, стал ждать. Словно в театре во время антракта, госпожа Мартон пудрилась. Наконец раздался телефонный звонок.

— Жанвье?.. Не вешай трубку, сходи во флигель и внимательно осмотри поднос. Он должен быть на кухне…

Повернувшись к Жизели Мартон, он спросил:

— Поднос круглый или квадратный?

— Прямоугольный, деревянный.

— Поднос прямоугольный, деревянный. Достаточно большой, чтобы уместить на нем три чашки и три блюдца… Мне нужно знать, нет ли на нем какой-нибудь метки, царапины или иного знака, позволяющего определить, что поднос поставлен так, а не иначе… Ты понял, что я имею в виду?.. Минутку… Эксперты еще не ушли?.. Хорошо!.. Пусть они займутся флаконом, который находится в хозяйственном шкафчике. В нем белесый порошок… Пусть его продактилоскопируют…

На второй вопрос Жанвье ответил тотчас же.

— Никаких отпечатков не обнаружено. Флакон уже обследован. Кто-то вытер его влажной тряпкой со следами жира, очевидно, кухонным полотенцем.

— Представители прокуратуры прибыли?

— Да. Судебный следователь недоволен.

— Тем, что я его не дождался?

— А еще больше тем, что обеих женщин с собой увезли.

— Скажи ему, к тому времени, как он войдет к себе в кабинет, дознание будет окончено. Какого следователя прислали?

— Комелио.

Вот досада! Оба они друг друга не переваривали.

— Сходи поживей, взгляни на поднос. Я подожду у телефона.

Лишь сейчас до комиссара дошло, что говорила Жизель Мартон.

— Если бы вы меня спросили, я бы вам сама сказала. На подносе есть метка. Но она не была сделана нарочно. На одной из меньших сторон четырехугольника имеется след лака в виде бугорка.

И действительно, через насколько минут немного запыхавшийся Жанвье докладывал:

— На лаке, которым покрыт поднос, есть выпуклость.

— Спасибо. Больше ничего?

— В кармане у Мартона обнаружен смятый клочок бумаги, в котором находился фосфид цинка.

— Я знаю.

Комиссар не знал, что бумага окажется в кармане мертвеца, но в том, что ее найдут где-нибудь в комнате, был уверен.

Комиссар повесил трубку.

— Когда вы увидели, что муж отправился на кухню, вы догадались, чем он там займется, не правда ли? Потому-то и чашки переставили.

— Я переставляла их всякий раз, когда была такая возможность.

— Случалось, и он переставлял?

— Совершенно верно. Но вчера он этого сделать не смог, поскольку я глаз с подноса не спускала.

Дома у них на бульваре Ришар-Ленуар тоже был поднос, правда, не деревянный, а серебряный, это был свадебный подарок. И у Мегрэ, и у его жены чашки одинаковые, лишь на чашке комиссара едва заметная трещинка. Однако они никогда их не путали. Когда госпожа Мегрэ ставила поднос на столик рядом с креслом мужа, тот был уверен, что под рукой у него его собственная чашка. Комиссар снова встал из-за стола. Жизель Мартон проводила его спокойным взглядом.

— Зайдите на минуту, Люка. Отыщите любой свободный кабинет и проводите ее туда. Оставайтесь там до тех пор, пока не позову. По пути велите привести сюда свояченицу.