Агата Кристи - Ночь без конца

– Да, я думаю, ты права. Только мы всегда будем возвращаться сюда, правда?

У меня возникло странное ощущение – странное ощущение, что что-то где-то вдруг пошло не так. Ведь тут было все, о чем я когда бы то ни было мечтал. Мой Дом и Грета. Мне больше ничего не было нужно. Я больше ничего не хотел… Но Грета – хотела. И я это увидел. Это у нее только начиналось. Она начинала алчно хотеть все больше вещей. Начинала понимать, что может их иметь. Меня охватило странное, жестокое предчувствие беды. И меня стала бить дрожь.

– Что с тобой, Майк? – спросила Грета. – Ты весь дрожишь. Ты простуду подхватил или еще что-нибудь такое?

– Не в этом дело, – сказал я.

– Что случилось, Майк?

– Я видел Элли.

– Как это – ты видел Элли?!

– Когда шел вверх по дороге и свернул за поворот… и там была она – стояла под елью, глядя на… то есть глядя в мою сторону.

Грета смотрела на меня во все глаза.

– Не смеши меня, Майк. Тебе… Тебе это все померещилось.

– Человеку тут вполне может всякое померещиться – в конце концов, это ведь Земля цыгана. Элли стояла там в самом деле, глядя… то есть выглядя совершенно счастливой. Совсем такая, какой была, будто… всегда была там и собирается всегда там быть.

– Майк! – Грета схватила меня за плечо и принялась меня трясти. – Майк, не надо говорить такие вещи. Ты что, выпил перед тем, как возвращаться домой?

– Нет, я ждал, пока дойду сюда, к тебе. Я же знал, что у тебя будет для нас шампанское.

– Ну хорошо. Давай забудем про Элли и выпьем за здоровье друг друга.

– Это была Элли, – упрямо повторил я.

– Ну, разумеется, никакой Элли там не было! Просто игра света или что-нибудь в этом роде.

– Это была Элли, и она там стояла. И смотрела – искала меня и на меня смотрела. Только она не смогла меня увидеть. Грета, она никак не могла меня увидеть ! – Я повысил голос. – И я знаю почему. Я понимаю, почему она не могла меня увидеть!

– Что ты имеешь в виду?

И вот тогда я впервые прошептал, еле слышно:

– Потому что там был не я. Меня там не было. Ей нечего было видеть там, кроме бесконечной ночи. – Тут я закричал, панически громко: – Ты ведь помнишь, Грета – «Полны света их сердца, А другим – ночь без конца!» НОЧЬ БЕЗ КОНЦА. Это – у меня, Грета. Это – я. Ты помнишь, Грета, – спросил я, – как она сидела на том диване? Как любила играть на гитаре и петь тихонько, нежным своим голоском эту песню? Ты должна это помнить. – И я пропел еле слышно: – «В череде бегущих лет / Мы рождаемся на свет. / Ночью ль, днем – так мир сложён – / Кто-то к горю был рожден. / Днем ли, в ночь – так мир сложён – / Кто-то к счастью был рождён». Это Элли, Грета. Она была рождена к счастью и для счастья. «Полны света их сердца, / А другим – ночь без конца». А это – про меня. Это знала про меня моя мама. Она понимала, что я рожден к ночи без конца. Я тогда еще не погрузился туда. Но она уже знала. Знал и Сантоникс. Он понимал – я иду по этой дорожке. Но так могло и не произойти. Был такой момент, всего лишь один момент, в тот раз, когда Элли пела эту песню. Я мог бы быть совершенно счастлив – разве не так, Грета? – женатый на Элли. Я же мог продолжать жить в браке с Элли.

– Нет, не мог, – возразила Грета. – Знаешь, я никогда не думала, что ты способен потерять самообладание, Майк. – Она снова грубо потрясла меня за плечи. – Очнись!

Я пристально посмотрел на нее:

– Извини, Грета. А что я такое говорил?

– Кажется, они тебя здорово достали там, в Штатах. Но ты же со всеми делами справился, разве не так? Я имею в виду инвестиции и прочее, ведь всё в порядке?

– Все устроено, – ответил я. – Все устроено в лучшем виде для нашего будущего. Для нашего великолепного, грандиозного будущего!

– Ты говоришь очень странно. А мне хочется узнать, что пишет в своем письме Липпинкот.

Я пододвинул его письмо поближе к себе и вскрыл конверт. В конверте не было ничего, кроме вырезки из газеты. Не из свежей газеты. Вырезка была старая, уже довольно потертая. Я с удивлением уставился на нее. На снимке была улица. Я узнал эту улицу по довольно грандиозному зданию на заднем плане. Улица была в Гамбурге, по ней, навстречу фотографу, шли люди. Двое на переднем плане шли под руку. Грета и я. Значит, Липпинкот знал . Он все это время знал, что я был уже знаком с Гретой. Должно быть, кто-то когда-то прислал ему эту вырезку, без всякой задней мысли. Может, просто позабавиться – вот, мол, взгляните, мисс Грета Андерсен прогуливается по гамбургской улице. Он знал, что я знаком с Гретой, и я вспомнил, как он дотошно расспрашивал меня, встречался или не встречался я с Гретой Андерсен раньше. Я, конечно, это отрицал. А он знал, что я лгу. Тогда он и стал относиться ко мне с подозрением.

И я вдруг испугался Липпинкота. Он не мог, конечно, заподозрить, что это я убил Элли. Но в чем-то он меня подозревал. Может, даже в этом.

– Смотри-ка, – обратился я к Грете. – Он знал, что мы с тобой знакомы. Знал об этом всю дорогу. Я с самого начала терпеть не мог этого старого лиса, а он всегда не терпел тебя. – И я добавил: – Когда он узнает, что мы собираемся пожениться, он начнет подозревать.

Но тут я понял, что Липпинкот, зная, что мы с Гретой знакомы, наверное, подозревал, что мы с Гретой собираемся пожениться, подозревал, что мы – любовники.

– Майк, перестань вести себя как до смерти перепуганный кролик! Да, я так и сказала – до смерти перепуганный кролик. Я восхищалась тобой. Я всегда тобой восхищалась. Но сейчас ты на моих глазах разваливаешься на куски! Ты пугаешься всех и каждого.

– Не говори мне такие слова!

– Но это же правда!

– Ночь без конца!

Ничего другого мне в голову не пришло. Я все еще не совсем понимал, что это означает. Ночь без конца. Это значит – чернота, нескончаемый мрак. Это значит, что меня там нельзя увидеть. Я мог видеть умерших, но они не могли видеть меня, хотя я-то был живой. Там, на дороге, не было человека, любившего Элли. Он по собственному желанию вошел в этот мрак – в ночь без конца . Я наклонил голову еще ниже – ближе к земле.

– Ночь без конца , – повторил я.

– Прекрати повторять это! – взвизгнула Грета. – Поднимайся! Будь же мужчиной, Майк! Не поддавайся этим суеверным фантазиям!

– Что же я могу с этим поделать? – спросил я. – Я запродал свою душу Земле цыгана, ты разве не поняла? Земля цыгана никогда не была безопасна. Ни для кого. Она не была безопасна для Элли, не безопасна и для меня. Скорее всего, она не безопасна и для тебя.

– Что ты хочешь сказать?

Я поднялся на ноги. Я двинулся к ней. Я ее любил. Да, я все еще любил ее – последним напряженным плотским вожделением. Но любовь, ненависть, вожделение – разве все это не одно и то же? Три в одном, и одно – в трех? Я никогда не смог бы возненавидеть Элли, но я возненавидел Грету. Наслаждался ненавистью к ней. Ненавидел ее всей душой, и с бурным радостным желанием – я не мог ждать, не мог искать безопасных путей, я не хотел больше ждать – подвигался к ней все ближе и ближе.