Микки Спиллейн - Большая резня

Лицо Куки побледнело.

— Слушай, Майк, я не хочу в этом участвовать…

— Ты и не будешь.

Марша сказала:

— Я иду с тобой, Майк.

Ненависть и возбуждение стихли; осталось короткое мгновение, принадлежавшее только нам. Я покачал головой:

— Нельзя, детка. Это мое дело. Ты больше не будешь в этом участвовать. — Я наклонился и поцеловал ее.

В ее глазах стояли слезы.

— Прошу тебя, Майк, подожди полицию. Я не хочу, чтобы ты опять пострадал.

— Я не пострадаю. Отправляйся домой и жди меня.

— Ты… не вернешься ко мне, Майк…

— Обещаю тебе, я вернусь.

Рыдания вырвались из ее груди и застыли в горле, когда она прижала руку тыльной стороной к губам. Я не хотел задерживаться, чтобы не видеть боль на ее лице.

Я проверил свой пистолет, глядя в дальний конец зала. Было слишком темно. Я отошел от стола и услышал, как Марша опять всхлипнула: Куки повел ее к выходу. Блондинка тоже куда-то исчезла.

Занавес скрывал вход в узкий коридорчик с низким потолком. В конце виднелся еще один занавес, нижний край которого тянулся по полу, не давая свету проникнуть на сцену.

Я шагнул внутрь и задернул за собой занавес. Тип, сидевший на стуле, отложил в сторону газету и взглянул на меня сквозь стекла очков.

— Посетители сюда не допускаются.

Я показал ему уголок десятидолларовой бумажки.

— Может быть, я не посетитель.

— Может быть. — Он взял бумажку, и она тут же исчезла. — Ты похож на пожарного инспектора.

— Где комната Долли?

— Этой девки? — Он снял очки и махнул ими. — У нее и комнаты нет, чулан под лестницей, она обычно там переодевается, — Очки вернулись на свое место, и он посмотрел на меня сквозь них, — Она никуда не годится; если только на безрыбье…

Справа от меня были двери двух уборных, и я слышал, как за ними готовятся к выступлению.

С противоположной стороны тянулась деревянная перегородка, окрашенная в зеленый цвет, которая заканчивалась металлической лестницей и упиралась в кирпичную стену.

Я нашел чулан и постучал в стальную дверь с огромным замком и надписью «Кладовая» наверху. Приглушенный голос спросил, кто это. Я опять постучал.

На этот раз дверь приоткрылась; я сунул ногу в щель, мешая закрыть ее, и сказал:

— Я друг, Джорджия.

Ужас мелькнул в ее глазах; она отступила назад и рухнула на какой-то ящик. Я вошел и закрыл за собой дверь.

Теперь женщина обрела лицо. Оно выдавало годы и переживания крошечными морщинками, исчертившими кожу. Когда-то она была красива — нищета и страх стерли все. Она была маленького роста и отчаянно старалась сохранить фигуру, но все ухищрения мало помогали. Крашеные волосы, обилие косметики, чересчур тугой корсет сразу бросались в глаза.

Она с трудом проговорила:

— Кто вы?

— Я же сказал — друг. — Около двери стоял еще один ящик, и я подтянул его к себе. Мне хотелось закончить побыстрее. Я сел лицом к двери, немного в стороне от нее. — Эд Тин здесь.

Если я думал, что это произведет на нее впечатление, то ошибся. Выстраданная покорность судьбе сковала ее лицо.

— Ты ведь боишься его?

— Уже нет, — просто ответила она. Тушь потекла с ее ресниц, оставив темные пятна под глазами, улыбка была жалкой. — Это должно было когда-то произойти, бегство никогда не спасало меня надолго.

— Ты бы хотела больше никуда не бежать?

Она спрятала лицо в ладони.

Я опустился на колени и заставил ее взглянуть на меня.

— Джорджия, ты ведь знаешь, что произошло?

— Я читала об этом.

— Слушай внимательно. Скоро здесь будет полиция. Пойми, тебе не причинят вреда! Никто!

Она молча кивнула; темные пятна у нее под глазами расплывались.

Я сказал:

— Расскажи мне о Фаллоне, Гриндле, Тине и Линке — обо всем, что имеет значение.

Я зажег сигарету и протянул ей. Она взяла ее, не спуская глаз с горящего кончика и разгоняя пальцем тонкую струйку дыма.

— Чарли… Мы с ним жили вместе. Тогда он занимался рэкетом, работал вместе с Лу и Эдом. Но Чарли был главным.

Все началось, когда Чарли заболел. У него было плохое сердце. Лу и Эд стали искать способ избавиться от него, но Чарли был слишком хитер. Он узнал об этом. В то время окружной прокурор пытался уничтожить организацию, и Чарли усмотрел возможность держать обоих в узде. Он собрал все, что могло скомпрометировать Эда и Лу, все, что могло сразу отправить их на электрический стул, и отнес Жабе Линку. Линк переснял все.

Чарли рассказал мне обо всем. Той ночью мы долго сидели на кухне и смеялись. Он сказал, что собирается запечатать пленку в конверт, адресованный окружному прокурору, и оставить у близкого друга, чтобы тот отправил его в случае, если что-то случится с ним.

Я помню, как он сидел над письмом — это было последнее письмо в его жизни. Он хотел немного выждать, а потом сказать все Лу и Эду, но Жаба Линк решил сам войти в дело. Он рассказал Эду, что сделал Чарли.

И тогда дело дошло до меня. Лу явился ко мне. Он угрожал, я испугалась. Я ничего не могла сделать. Лу убил бы меня, не сделай я того, что он велел. Они хотели убить Чарли таким образом, чтобы остаться вне подозрения. Они знали, что с ним часто случаются сердечные приступы, и заставили меня вытащить у него из кармана нитроглицерин. На следующий день у Чарли был приступ, и он умер в кинотеатре. Боже, я не хотела этого, я была вынуждена это сделать, чтобы остаться в живых!

Я прервал ее рыдания:

— Жаба перехитрил всех. Он, вероятно, сделал себе копию этой пленки, дав им знать об этом. Это было для него гарантией. Так вот что, по предположению Тина, я взял в его доме! — Теперь мне было все ясно. — Что случилось после смерти Фаллона? Что сделал окружной прокурор?

— Ничего.

Постоянно я спотыкался об этот самый кирпич, который теперь свалился на меня. Я не замечал его, потому что он был чертовски мал, но теперь он вырос в огромный булыжник, выхваченный лучом света.

Я схватил Джорджию за руку.

— Пошли, мы уходим отсюда.

Она машинально потянулась за шляпой и сумочкой, и я вытолкал ее за дверь. Коридорчик был пуст. Парня на стуле не было. Тамтамы на эстраде заставляли воздух пульсировать в диком ритме джунглей, который эхом отдавался в коридоре.

Мне все это не понравилось. Я потянул дверь и шагнул впереди Джорджии, нащупывая ногой ступеньку.

Голос из темноты произнес:

— Этот, Эд?

— Этот. Стреляй!

Я был готов.

Револьвер ожил в моей руке, изрыгнув в дождливый туман гром и молнию.

Яркие вспышки выстрелов погружали все вокруг в еще более глубокую черноту. На стене на мгновение появилась тень; я успел выстрелить, осветив кирпичную стену, потом чье-то тело обрушилось на меня, и что-то тяжелое ударило меня по голове.

Проклятия перешли в хриплое сопение, когда мои пальцы нащупали и сдавили его горло, но меня ударили ногой в живот, и пальцы мои скользнули. Я лежал на спине; рука под подбородком свернула мне голову набок.