Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

Юноша этот, не имея ни связей, ни покровителей, но ведомый токмо талантом, мечтой и трудолюбием шёл к своей цели, однако провидению было угодно остановить его на полдороги. Сознание Арсения, к несчастью, переменилось под гнётом тяжёлой душевной болезни, полностью подчинившей волю. Сделавшись больным, он стал совершать злодеяния, но не мог уже отдавать себе отчёта в собственных действиях. И всё же душа его продолжала мучительно сопротивляться. В доказательство этому посылаю Вам небольшую фигуру, изготовленную руками этого страдальца. Подобные деревянные скульптуры в большом количестве были найдены в садовом сарае, в день задержания несчастного безумца».

Заканчивая письмо, Шарлемань обращался к великой княгине с нижайшей просьбой об участии в дальнейшей судьбе больного Арсения Векшина.

Он отправил послание, дополненное небольшой посылкой, уже на следующее утро. Теперь Иосиф Иванович счёл, что сделал всё, что только было в его силах, и приготовился ждать результата, каким бы он ни был. Ожидание оказалось недолгим, и, вскорости, Шарлеманю доставили ответ из малого двора за собственноручной подписью великой княгини.

Елена Павловна благодарила архитектора за доброту души и сердца, открытых для сострадания нуждающимся. Затем она сообщала, что при её содействии, а также в результате личного ходатайства великого князя Михаила Павловича, для освидетельствования Арсения Векшина был собран врачебный консилиум под председательством доктора И. Ф. Рюля. Единым мнением авторитетных медиков Векшин был признан умалишённым и не способным нести полную ответственность за свои поступки. С тем было принято решение о помещении больного в лечебницу иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» под особый врачебный надзор. Спустя месяц обязательного изолированного пребывания больного в лечебнице, господину Шарлеманю разрешается доступ к больному, ежели он имеет желание навещать последнего.

Полученный ответ более чем удовлетворил Шарлеманя.

Теперь предстояло решить другой вопрос, пусть не настолько срочный и тяжёлый. И тем не менее. Дело в том, что Шарлемань толком не представлял себе, как ему следует распорядиться содержимым тех нескольких ящиков, которые сейчас громоздились в его кабинете. Сказать по правде, он несколько сомневался в художественной ценности оного, однако чувствовал свою ответственность за его сохранность. Надеяться на закуток в запасных фондах Академии художеств, при существующем положении вещей, пожалуй, что не приходилось. Ценя и уважая президента Академии, Оленина, Иосиф Иванович прекрасно знал и о его консервативных взглядах на искусство. А потому, музейный академический фонд скульптуры наводняли образцы академизма и копии всевозможных «антиков». Но Шарлеманю так же было известно и о присущем Алексею Николаевичу Оленину снобизме. Произведение искусства мгновенно приобретало ценность в глазах Оленина, если за ним стояло какое-нибудь знаменитое и авторитетное имя…

«Ну что же, – подумал Иосиф Иванович, – стало быть, должно найти подходящую знаменитость».

Искать покровителя среди скульпторов-соотечественников не имело смысла, поскольку все, имевшие хоть сколько-нибудь значимое имя, были завзятыми апологетами академизма, имевшего спрос при дворе. А новшества – не только в моде на костюм, но и на тенденции в искусстве за последние годы в Россию почти всегда проникали из Франции. Шарлемань крепко задумался…

В итоге серьёзных раздумий Иосиф Иванович остановил свой выбор на кандидатуре модного французского ваятеля по имени Франсуа Рюдль. Несколько лет назад Рюдль снискал себе скандальную известность, выставив в Парижском салоне мраморный бюст Давида. Этот скульптурный портрет, с перекошенной щекой, с лицом, изрезанным морщинами, наделал тогда много шума среди парижской публики. Шарлемань прочёл в одном из французских журналов, что критика не может соотнести манеру Рюдля ни с одной известных художественных школ. Располагала к себе и биография скульптора, который, будучи сиротой, начал свой путь в искусстве от простого кузнеца…

Приняв решение, Иосиф Иванович придирчиво выбрал четыре, на его взгляд, особенно выразительные фигуры и, бережно запаковав их, отправил посылкой в Париж, для мсье Рюдля. К посылке он приложил письмо, в котором просил уважаемого мэтра дать свою оценку якобы случайно обнаруженным произведениям неизвестного русского мастера.

Спустя несколько месяцев из Франции пришёл долгожданный отзыв… Господин Рюдль обстоятельно отвечал, что произведения русского художника, с которыми он имел возможность ознакомиться благодаря мсье Шарлеманю, представляются ему интересными и весьма своеобычными. Он не берёт на себя смелость давать им однозначную оценку, так как не является художественным критиком, а главное, плохо знаком с традициями русской скульптурной школы. Однако готов высказать собственные суждения. Некоторые особенности силуэта фигур, по его мнению, напоминают вытянутые пропорции средневековых статуй на фасадах французских соборов, которые, вероятно, оказали сильное влияние на творческую манеру русского мастера…

«Ну да, – подумал Шарлемань, – чтобы француз да не сыскал чего-нибудь французского».

…Но лики изваяний, где душевные переживания показаны с исключительной силой, вызывают из памяти творения античного ваятеля Скопаса.

«А уж без «античных ваятелей» любому выходцу из европейской Академии художеств и вовсе никуда».

Но в целом скульптуры, несмотря на небольшие размеры, произвели на господина Рюдля большое впечатление, поскольку, на его взгляд, отмечены несомненным талантом. В конце письма французский скульптор сообщал, что «с позволения господина Шарлеманя, оставляет образцы себе, для целей их дальнейшего изучения».

Возражений со стороны господина Шарлеманя не последовало, а «позволение» он подтвердил простым отсутствием ответа, необходимости в котором не было. Со своей стороны, Шарлемань рассудил, что под заботливой опекой мсье Рюдля произведения останутся в сохранности, а большего им пока и не надобно. Теперь Иосифу Ивановичу предстояла встреча в кабинете президента российской Академии художеств.

Архитектор шёл на разговор с Олениным, вооружившись веским аргументом, на который имел все основания рассчитывать. Алексей Николаевич Оленин, худощавый, подтянутый господин с чистым лицом и подвижными, глубоко посаженными, весёлыми глазами, выслушал Шарлеманя внимательно и терпеливо, однако с ещё большим вниманием и интересом ознакомился с письмом Франсуа Рюдля. Мнение известного француза определённо возымело своё действие.

– Каковым числом работ этого мастера вы располагаете? – деловито поинтересовался президент Академии у Шарлеманя. – Сколько места потребуется для их хранения?